КАЛИГУЛА
|
Сценарий спектакля Театра-студии на Юго-Западе
|
|
Входит Геликон, патриции со страхом Управитель. Вот-вот. Он вернется так же внезапно, как и ушел. Геликон. Все это очень тревожно. Старый патриций. Ну, в конце концов в его возрасте это обычное дело. Такова молодость. Муций. Да-да, с годами это проходит. Вот я в прошлом году тоже потерял жену. Ничего, время лечит. Геликон. Вы что, в самом деле ТАК думаете? Муций. Конечно. Будем надеяться, что и он забудет. Старый патриций. Разумеется, забудет! Одну потерял, десятерых найдет. Геликон. А с чего вы взяли, что дело тут в любви? Управитель. А в чем же еще? Уже три дня никаких известий! Геликон. Может быть, у него разболелась печень. Старый патриций. В самом деле? Геликон. Или просто опротивело видеть вас каждый день. Окружающих было бы гораздо легче выносить, если бы они могли время от времени менять физиономии. Но увы, меню постоянное. Всегда одно и то же рагу. Лепид. Хотелось бы верить, что дело именно в любви. Во-первых, это так трогательно. Геликон. И вполне для вас объяснимо, да? Если дело в любви, любовь понятна всем. Это болезнь такого рода, что не щадит ни умных, ни дураков. Октавий. Но горести, на наше счастье, не вечны. Любая печаль рано или поздно проходит. Кто из нас способен страдать ну, хотя бы, больше года? Муций. Никто! Этого не может никто, иначе наша жизнь превратилась бы в пытку. Вот я, например, в прошлом году потерял жену. Да, я много плакал, все это помнят, но потом я ее забыл. Конечно, временами мне становится грустно. Но, в общем, ничего. Луций. Никто! Никто не может страдать больше года. Старый патриций. Да-да... Луций. Природа всё мудро устроила. Старый патриций. Природа всегда разумна. Геликон. Да. Но когда я смотрю на вас, мне начинает казаться, что и у неё бывают неудачи. Входит КЕРЕЯ. Та же реакция патрициев. Октавий. Ну что, Керея?Керея. По-прежнему никаких известий. (Общая реакция.) Спокойствие, господа, спокойствие. Давайте соблюдать приличие. Римская империя — это мы. Если мы потеряем лицо, империя потеряет голову. Сейчас не время паниковать. Геликон. Вот-вот. А для начала давайте позавтракаем. Империи это пойдет на пользу. Луций. Правильно, не стоит из-за всяких химер забывать о насущном. Лепид. Не нравится мне все это. Всё шло слишком хорошо. Он был идеальный император. Муций. Да, как раз то, что нужно: он был совестливый и неискушенный. Октавий. Почему, собственно, «был»? Да что с вами такое, к чему эти стенания? Почему бы ему не продолжать в том же духе? Конечно, он любил Друзиллу. Но, в конце концов, она была его сестрой. Довольно и того, что он с ней спал. А уж будоражить весь Рим из-за того, что она умерла, — это переходит все границы. Лепид. Всё равно. Мне это не нравится, и бегство его мне непонятно. Октавий. Да, Керея, нет дыма без огня. Керея. Во всяком случае, в интересах государства нельзя допускать, чтобы кровосмешение принимало трагический оборот. Управитель. Ну пусть, пусть кровосмешение, но потихоньку. И тайно. Геликон. Тайно?! Ха-ха-ха! Кровосмешение неизбежно производит некоторый шум. Кровать-то скрипит, если так можно выразиться. А впрочем, с чего вы взяли, что дело тут в Друзилле? Старый патриций. А в чем же еще? Геликон. А вы угадайте. Наш Калигула несчастен, но, может быть, он и сам не знает, почему! Наверно, он почувствовал, что его приперли к стенке, и тогда он сбежал. (Глядя на Керею.) Каждый на его месте поступил бы точно так же. Входит СЦИПИОН. Керея. Ну что, Сципион? Есть новости?Сципион. Пока нет. Но какие-то крестьяне видели его тут, неподалеку, вчера ночью, в грозу. Керея. Это длится уже три дня... Сципион. Да. Я был при нем, как обычно, и все видел. Он подошел к телу Друзиллы. Дотронулся до него кончиками пальцев. Потом как будто о чем-то подумал, повернулся кругом и вышел твердой походкой. С тех пор его ищут. Керея. Он слишком любил литературу. Старый патриций. Естественно в его возрасте. Лепид. Да! Но не в его положении. Император-художник — это не укладывается в голове. Конечно, раз-другой у нас были такие. Всюду есть паршивые овцы. Но у прочих хватало вкуса оставаться чиновниками. Луций. Так было спокойнее. Каждому свое ремесло. Сципион. Что можно сделать, Керея? Керея. Пока ничего. Управитель. Обождем. Если он не вернется, придется его заменить. Между нами говоря, императоров у нас хватает. Октавий. Да, не хватает у нас только настоящих людей. Муций. А вдруг он вернется в опасном расположении духа? Старый патриций. Мы его наставим на путь истинный. Керея. А если он не пожелает слушать ваши наставления? Управитель (смеется). Что ж! Разве не я написал когда-то трактат о государственных переворотах? Керея. Я бы предпочел, чтобы меня не отрывали от моих книг. Сципион. Прошу меня извинить. (Уходит) Керея. Он оскорбился. Старый патриций. Он мальчишка. Молодые люди все заодно. Управитель. Заодно или нет, все равно они состарятся. Сципион. (Вбегая) Калигула! Калигулу видели в дворцовом саду! Смех Геликона. Проход патрициев. |
|
Появляется КАЛИГУЛА — сгорбленная фигура в центре на авансцене спиной к зрителям, голова опущена, руки безвольно свисают. Геликон — у стены сбоку; не говорит, а выдыхает слова, в голосе сочувствие и преклонение. Геликон. Здравствуй, Гай.Калигула (хриплым шепотом). Здравствуй, Геликон... Геликон. Ты как будто устал? Молчание Калигула. Я... много ходил.Геликон. Да. Тебя долго не было. Калигула. Трудно было найти. Геликон. Найти что? Калигула. То, что я хотел. Геликон. А... что ты хотел? Калигула (просто). Луну. Геликон. Что? Калигула. (поворачиваясь к залу). Я хотел луну. Геликон. А! (Молчание. Подходит поближе.) Зачем? Калигула. Это одна из тех вещей, которых у меня нет. Геликон. Понятно. А теперь все в порядке, да? Калигула. Нет, я не смог овладеть ею. Геликон. Это досадно. Калигула. Да, поэтому я так устал. (Пауза.) Геликон! Геликон. Да, Гай. Калигула. Ты думаешь, я сошел с ума. Геликон. Ты прекрасно знаешь, что я вообще никогда не думаю. Я не настолько глуп для этого. Калигула. Да. И всё-таки я не сумасшедший, наоборот, я сейчас рассудителен как никогда. Просто я внезапно почувствовал, что мне нужно невозможное. (Пауза.) Существующий порядок вещей меня не устраивает. Геликон. Гай, но это весьма распространенная точка зрения. Калигула. Да. Но раньше я этого не знал. Теперь знаю. Этот мир, каков он есть, невыносим. Поэтому мне нужна луна, или счастье, или бессмертие, пусть даже безумие, но только не из этого мира. Геликон. Рассуждение последовательное. Но мало кому удавалось быть абсолютно последовательным. Калигула. Потому люди и не могли ничего добиться, что не были последовательны. А я хочу попробовать быть логичным до конца. Геликон. Гай!.. Калигула. Я знаю, о чем ты думаешь. Сколько шуму из-за смерти одной женщины! Нет, дело не в этом. Конечно, несколько дней я не мог отделаться от мысли, что женщина, которую я любил, — мертва. Но что такое любовь? Пустяк. Просто эта смерть обозначила истину, из-за которой луна стала мне необходима. Это очень простая и ясная истина, но ее трудно открывать для себя и тяжело выносить. Геликон. Что это за истина, Гай? Калигула (отвернувшись, невыразительным голосом). Люди смертны, и потому несчастны. Геликон (помолчав). Да, но с этой истиной люди давно примирились, и аппетита она у них не отбивает. Калигула (внезапно взрывается). Значит, вокруг меня ложь, а я хочу, чтоб люди жили в истине! И у меня есть средство заставить их жить в истине. Я знаю, чего им не достает. Им не хватает знаний, и у них нет учителя, который понимал бы, что он говорит. Геликон. Гай, сначала тебе необходимо отдохнуть. Калигула (говорит мягко). Это невозможно, и теперь уже, я думаю, навсегда. Если я буду спать, кто мне даст луну? (Удар) Я слышу шаги и голоса. Сюда идут. Забудь, что ты меня видел. Калигула направляется к выходу. Оборачивается. Калигула. И пожалуйста, помогай мне с этих пор.Геликон. Но в чем? В чем я могу помочь тебе, Гай? Калигула. В невозможном. (Спускается в люк.) Геликон (вдогонку). Я постараюсь. КАЛИГУЛА уходит. ГЕЛИКОН смеется. Сципион. Геликон, он действительно не проходил здесь? Когда вы виделись в последний раз, Геликон?Геликон. Я не являюсь его доверенным лицом. Я всего лишь зритель. По-моему, это разумнее. Цезония. Но я прошу тебя. Я прошу, Геликон, если знаешь... Геликон. Милая Цезония, Гай идеалист, это известно всем. Другими словами, он еще не всё понял. Я же с некоторых пор понимаю всё, вот почему я ни во что не вмешиваюсь. Цезония. Геликон... Геликон. Цезония! Я зритель, всего лишь зритель. Но я хочу вас предупредить: если Гай начнет всё понимать — он со своим добрым сердечком во всё начнет вмешиваться. И вот тогда одним богам известно, во что это нам обойдется. Сципион. Он не проходил здесь? Геликон. Прошу прощения — время завтракать! Цезония. Но стражник видел его, он прошел в этом направлении. Геликон. Время завтракать! Цезония. Но весь Рим видит Калигулу повсюду, Геликон! Геликон. А Калигула видит только свою идею, это я вам могу сказать! Сципион. Какую идею, Геликон? Геликон. А вот этого и я не знаю. Прошу прощения — время завтракать! (Уходит.) Цезония. Надо что-то предпринять. Конечно, всё дело в Друзилле. Он действительно ее любил. Как, должно быть, страшно видеть смерть той, которую еще вчера сжимал в объятиях. Сципион (робко). А ты, Цезония? Цезония. Я? Что я? Я — его давняя любовница. Сципион. Цезония, его надо спасти. Цезония. Значит, он тебе дорог? (Выходит вперед.) Сципион. Да! Он был добр ко мне. Он многому меня научил. Некоторые его слова я помню наизусть. Он говорил, что жизнь нелегка, но нам в ней даны религия, искусство, любовь, которые поддерживают нас. Единственное заблуждение, — говорил он, — заставлять людей страдать. Он хотел быть справедливым. Цезония. Он!.. Он слишком молод! У меня никогда не было другого бога, кроме собственного тела. И этого бога я прошу сегодня, чтобы мне вернули Гая!.. (Уходит, повторяя диалог с Геликоном.) Сципион. Гай! Гай! (Уходит.) Входит КАЛИГУЛА. Мечется между дверьми, за каждой из них люди. Калигула (сдавленным голосом, загнанно). Я понимаю, вы настаиваете на этом разговоре... (Кричит.) Я не хотел бы сегодня говорить о делах!.. Потому что я недостаточно собран!.. Старый патриций. Но цезарь, мы искали тебя три дня. Эти дела безотлагательны, поверь нам! Лепид. Цезарь, мы беспокоились, пойми нас! Муций. Три дня прошли, как три года, поверь нам! Октавий. Гонцы уходили и возвращались ни с чем, цезарь! Управитель. Мы были обеспокоены твоим состоянием, пойми. Луций. Мы ждали тебя, цезарь. Страдают интересы Империи. Ущемляется величие Рима! Калигула. Да, а какая связь между моим отсутствием и величием Рима?! Управитель. Во-первых, цезарь, надо решить несколько срочных вопросов, касающихся казны. Октавий. Северные границы империи ненадежны, цезарь. Старый патриций. Необходимо повысить косвенные налоги через цены на предметы первой необходимости... Лепид. Не решен вопрос о снабжении легионов в Галлии. Муций. Судебный произвол в Нижней Аттике, вопросы смертных казней!.. Луций. Проведение аграрных реформ, цезарь... Управитель. Казна, казна, самый главный вопрос! Калигула. Я знаю, с казной плохо. Но на самом деле всё важно: и величие Рима, и приступы артрита у Цезонии. И судейский произвол... Старый патриций. Общественная мораль... Октавий. Внешняя политика... Управитель. Финансы, финансы!.. Луций. Аграрная реформа!.. Муций. Мы ждали тебя три дня, цезарь. Калигула (беря себя в руки). Так. Всё. Я вернулся. Надеюсь, ничего важного за эти три дня не произошло. Теперь я займусь этими вопросами лично. Думаю решить их в ближайшие три недели. Итак, казна! Я знаю, с казной плохо. Но у меня есть план. Мы перевернем всю нашу политическую экономию в два хода. Слушайте меня внимательно. Ход первый... (Звуки журчащей воды.) Итак, ход первый: все патриции, все лица в Империи, владеющие каким-либо состоянием — большим или маленьким, это совершенно одно и то же, — принудительно обязываются лишить наследства своих детей и завещать всё государству.Управитель. Но, цезарь... Калигула. Я никому не давал слова. Теперь ход второй. Свет на зал Мы, по мере наших надобностей, будем убивать этих лиц согласно списка, составленного произвольно. В случае необходимости мы можем изменить порядок казней, опять-таки произвольно. Таким образом мы унаследуем всё, и наша политическая экономия будет перевернута в два хода.Свет убирается А порядок казней действительно не имеет значения. Вернее, все казни важны одинаково, из чего следует, что они не важны вовсе. Впрочем, что те, что другие — все виновны. Заметьте, кстати, что грабить граждан напрямую не более безнравственно, чем вводить косвенные налоги через цены на предметы первой необходимости. Управлять — значит грабить, это всем известно. Только способы есть разные. Я буду грабить открыто. (Обрадованно.) Это высвободит низший персонал. (Управителю, резко.) Управитель! Оформишь приказ немедленно. Все римляне подпишут завещания сегодня вечером, а жители провинции — самое позднее через месяц. Разошли гонцов.Управитель. Цезарь, ты не отдаешь себе отчета... Луций. Цезарь, но как тебя понимать?.. Муций. Мы ждали тебя три дня... Старый патриций. Это игры человеческими жизнями!.. Калигула. Слушайте меня, тупицы! Слушайте меня внимательно. Если казна что-нибудь значит, то человеческая жизнь не значит ничего. Вы должны согласиться с этим рассуждением и полагать, что ваша жизнь — ничто, коль скоро деньги для вас — всё. Я решил следовать логике и, поскольку власть принадлежит мне, скоро вы увидите, чего эта логика будет вам стоить. А возражающих я истреблю вместе с их возражениями. Управитель! (Реакция Управителя.) Если потребуется, начну с тебя. Управитель. Цезарь, моя добрая воля выдержит любую проверку! Калигула (взрываясь). Моя также, смею тебя уверить! И потом, радуйтесь, что я играю в вашу игру вашими же картами. (Помолчав, спокойно.) К тому же мой план гениален своей простотой, поэтому прения прекращаются. У вас есть три секунды, чтобы исчезнуть. Считаю: раз... два... ПАТРИЦИИ исчезают. КАЛИГУЛА оседает на пол. Сципион. Гай! Но это невозможно. Я тебя не понимаю. Калигула. А речь как раз идет о невозможном, ты всё понимаешь, вернее — о том, чтобы невозможное сделать возможным. А порядок казней действительно не имеет никакого значения, надо только быть логичным до конца. Сципион. Но Гай, это развлечение безумца. Калигула. Нет, Сципион, это призвание императора. Наконец-то я понял, в чем истинная польза власти — дать шанс невозможному. Отныне и на все грядущие времена моя свобода безгранична. Геликон. Это шутка, Гай. Калигула. Нет, это логика. Геликон (грустно). Я не знаю, стоит ли этому радоваться. Калигула. Я тоже. Но я знаю, что с этим надо жить. КЕРЕЯ смеется, подходит ближе. Калигула (с издёвкой). Керея! А почему ты здесь?! Ведь я велел всем уйти. Уходи, Керея, я не хочу тебя больше видеть.Керея. Я удивлен, Гай. Калигула. Не удивляйся. Я не люблю литераторов и не выношу их вранья. Они говорят, чтобы не слышать себя. Если бы они себя услышали, то поняли бы, какие они ничтожества, и замолчали. Ступай и помни: я ненавижу лживые показания. Керея. Если мы и лжем, то чаще всего непреднамеренно. Я не признаю себя виновным. Калигула. Ложь не бывает невинной. А ваша ложь приписывает значение вещам, людям, всему миру. Вот чего я не могу вам простить. Этот мир, каков он есть, не имеет никакого значения. Кто это понимает — обретает истинную свободу. Потому-то я вас и ненавижу, что вы несвободны. Керея. И всё же следует выступать в защиту этого мира, коль скоро мы хотим в нём жить. Калигула. Не надо защиты, слушанье дела окончено. Этот мир, каков он есть, не имеет никакого значения. Во всей Римской империи свободен я один. Радуйтесь, наконец-то у вас появился император, который обучит вас свободе. Сципион. Это развлечение безумца. Керея. Я удивлен, Гай. Калигула. Уходи, Сципион, и ты, Керея, тоже. Геликон, возвестите Риму, что ему наконец возвращена свобода, но вместе с ней наступает (с расстановкой) великое испытание. Они уходят. КАЛИГУЛА отворачивается. Цезония. Ты плачешь?Калигула. Да, Цезония. Цезония. Да но... что, в сущности, произошло? Ты любил Друзиллу, правда, но одновременно ты любил и меня, и многих других женщин. Её смерть для тебя — не причина метаться три дня и три ночи под открытым небом и возвращаться назад с таким чужим лицом. Калигула (оборачивается). Да кто тебе говорит о Друзилле, глупая? Ты не можешь представить себе, чтобы человек плакал из-за чего-нибудь кроме любви? Цезония. Прости, Гай. Но я пытаюсь понять. Калигула. Люди плачут оттого, что всё идет не так, как им хочется. Цезония. Гай... (Хочет подойти к нему.) Калигула. Оставь, Цезония. (Она отступает.) Но не уходи, побудь со мной. Цезония. Я сделаю всё, что ты пожелаешь. В мои годы знают, что жизнь не очень-то к нам ласкова. Но если уж есть зло на этой земле, зачем же самому стараться его приумножать? Калигула. Ты не понимаешь. Неважно. Может быть, я сам из этого выберусь. Но я чувствую, как во мне просыпаются какие-то безымянные существа. Что мне с ними делать? Раньше я знал, что люди впадают в отчаянье, но не понимал, что значит это слово. Я думал, как и все, что это болезнь души. Нет, это тело страдает. У меня болит кожа, грудь, ноги. Меня тошнит, голова кружится. Но самое ужасное — это вкус во рту. Вкус не крови, не смерти, не лихорадки, а всего этого вместе. Стоит мне пошевельнуть языком, как всё вокруг чернеет. И люди кажутся мне омерзительны. Как тяжело, Цезония, как горько становиться человеком! Цезония. Тебе надо заснуть, спать долго, расслабиться и ни о чём не думать. Я буду с тобой, а когда ты проснешься, мир обретет для тебя прежний вкус. И постарайся употребить свою власть на любовь к тому, что еще стоит любить. Ведь возможное тоже должно получить свой шанс. Калигула. Но нужно заснуть, нужно забыться, а на это я не способен. Цезония. Тебе так кажется потому, что ты слишком устал. Пройдет время, и у тебя снова будет твердая рука. Калигула. Только надо знать, к чему её приложить. И зачем мне твёрдая рука, для чего мне это неслыханное могущество, если я не могу изменить миропорядка, не могу сделать так, чтобы солнце садилось на востоке, чтобы страдание исчезло и люди больше не умирали? Нет, Цезония, не всё ли равно, спать или бодрствовать, если у меня нет власти над миропорядком. Цезония. Значит, ты хочешь сравняться с богами. Я не знаю более страшного безумия. Калигула. И ты, ты тоже считаешь меня сумасшедшим. Да кто такой... этот Бог! — чтобы я хотел с ним сравниться? То, к чему я стремлюсь изо всех сил, превыше всяких богов. Я берусь управлять государством, где царствует невозможное. Цезония. Ты не можешь сделать так, чтобы небо перестало быть небом, чтобы прекрасное лицо стало безобразным, а человеческое сердце бесчувственным. Калигула (всё больше воспламеняясь). А я хочу перемешать небо и землю, красоту сплавить с безобразием, из страдания высечь брызги радости. Цезония (становится перед ним, умоляя). Но ведь есть добро и зло, величие и низость, праведность и беззаконие. Это всё останется неизменным, Гай. Калигула (всё так же возбужденно). А я желаю это всё изменить. Я принесу в дар нашему веку равенство. И когда всё выравняется, невозможное придет наконец на землю и луна — ко мне в руки, тогда, быть может, люди перестанут наконец умирать и будут счастливы. Цезония. Но ты не сможешь отвергнуть любовь. Калигула (взрываясь бешенством). Любовь?!! (Смеется.) Любовь!.. Я понял, что это вздор. Важно совсем другое: государственная казна! Ты ведь слышала, правда? С этого всё и начинается. Теперь-то я наконец буду жить! Жить, Цезония, жить; а жизнь и любовь — вещи противоположные. Это я тебе говорю. (Музыка.) И я приглашаю тебя на невиданный праздник, на вселенский судебный процесс, на прекраснейшее из зрелищ. Но мне нужны люди, зрители, жертвы и виновные. Введите виновных. Мне нужны виновные. Виновны все. Я хочу, чтобы ввели приговоренных к смерти. Публика, где моя публика? Судьи, свидетели, обвиняемые, все осуждены заранее! О Цезония, я им покажу то, чего они никогда не видели: единственного свободного человека в этом государстве! А ты, Цезония, будешь мне повиноваться. Ты будешь мне помогать. Поклянись помогать мне, Цезония. Цезония (оглушенная). Зачем мне клясться, ведь я люблю тебя. (В открытые двери.) Сюда! Все сюда! Калигула. Ты сделаешь всё, что я скажу. Цезония (в промежутке между ударами). Всё, что захочешь, Калигула, только перестань. Сюда! Все сюда! Калигула. Ты будешь жестокая. Цезония (плача). Жестокая. Сюда! Все сюда! Калигула. Холодная и неумолимая. Цезония. Неумолимая... Сюда! Калигула. И ты будешь страдать. Цезония. Хорошо, Калигула, но я схожу с ума! Вбегают ПАТРИЦИИ Калигула (глядя в зал, как в зеркало). Всё, лица стерлись! Никого нет. Пустота!Теперь подойдите ближе. Ваш император вам приказывает подойти ближе. (Все в страхе приближаются.) Кто остался? Теперь смотрите. Кто это? Кто?!!Цезония (со страхом). Калигула! Калигула. Калигула. Припадок. Все убегают в ужасе. Музыка — всхлипы. В доме Кереи собрались ПАТРИЦИИ Луций. Вот цена вашего преступного благодушия! Мерейя. Он переходит все разумные границы! Муций. Какие границы?! Он просто издевается над нами! Вот уже три года... Старый патриций. Он топчет наше достоинство. Октавий. Этого больше терпеть нельзя. Лепид. Каждый вечер, отправляясь на загородную прогулку, он заставляет нас бежать за его носилками! Луций. И говорит, что бег полезен для здоровья. Мерейя. Этому нет оправданий. Этого простить нельзя. Муций. Вот уже три года! Старый патриций. Из меня, старейшего патриция, он делает посмешище! Он называет меня «женушкой»! Мерейя. Этого простить нельзя! Сципион. Всё! Не знаю, как вы, а я свой выбор сделал! Муций. Три года!.. Лепид. Мы заставим его считаться с нами!.. Общий говор. Мерейя. Смерть!.. (Сказал и сам испугался. Тише.) Смерть ему.Старый патриций. Патриции, терпение. Я умоляю вас, терпение... Октавий. Терпение?! Корнелий, он конфисковал все твое имущество — и ты собираешься терпеть?! Сципион, он убил твоего отца; Кассий, он похитил твою жену и отдал ее в свой публичный дом; Лепид, он убил твоего сына. И вы собираетесь терпеть? Сципион. Октавий, убив моего отца, он решил за меня. Октавий. Вы все еще колеблетесь? А мой выбор сделан. У меня нет больше колебаний, предпочесть ли возможный риск нынешней невыносимой жизни в страхе и в бессилии. Муций. Мы с тобой, Октавий. Он отдал наши места в цирке и вынудил нас драться с плебеями, чтобы потом потяжелее нас наказать. Мерейя. Он трус. Лепид. Он циник. Луций. Комедиант. Старый патриций. Импотент. Муций. Он просто издевается над нами вот уже три года! Смерть ему! ВСЕ. Смерть ему! Входит КЕРЕЯ Керея. Куда это вы так торопитесь?Октавий. Во дворец. Керея. Я так и понял. И вы думаете, вас впустят? Октавий. Мы не собираемся просить разрешения. Керея. Как вы вдруг осмелели! Вы хотя бы позволите мне войти в мой собственный дом? Мерейя. Входи, но знай: Калигуле нет оправдания. Муций. Смерть ему!.. Керея. Это не так просто, как вам кажется, друзья мои. Страх, который вы сейчас испытываете, не заменяет мужества и хладнокровия. Всё это преждевременно. Октавий. Керея! Если ты не с нами, уходи, но попридержи язык. Керея (помолчав.). Я всё-таки думаю, что я с вами. (Общее одобрение.) Я думаю, что я с вами, но по другим причинам. Октавий. Хватит болтовни! Луций. Его нельзя простить. Старый патриций. Он делает из нас посмешище! Называет меня «женушкой». Керея. Да, действительно, хватит болтать. Я хочу, чтобы всё было ясно. Если я и с вами, то не за вас. Ваша тактика мне кажется неудачной. Вы же не поняли вашего врага по-настоящему, вы приписываете ему мелочные замыслы. А у него нет иных замыслов, кроме грандиозных. Вы же спешите навстречу собственной гибели. Научитесь сначала видеть его таким, какой он есть, тогда вы сможете лучше с ним бороться. Октавий. Мы видим его таким, какой он есть: самым бесноватым из тиранов! Керея. Не уверен. Безумные императоры у нас бывали. Этот недостаточно безумен. Он знает, чего хочет. Луций. Он хочет нас всех убить. Старый патриций. Он хочет всем смерти. Керея. Нет, смерть для него вещь второстепенная. Его могущество служит страсти более высокой и более губительной. Он угрожает тому, что для нас важнее всего. Конечно, не впервые у нас кто-то располагает безграничной властью, но впервые ею пользуются безгранично, до полного отрицания человека и мира. Вот что меня в нем пугает и с чем я хочу бороться. Сципион. Что делать, Керея? Керея. Расставаться с жизнью не так страшно, на это у меня хватит мужества, когда понадобится. Но смотреть, как тает смысл нашей жизни, как мы теряем основания существовать, — невыносимо. Нельзя жить, не имея на то оснований. Октавий. Месть — чем не основание для жизни? Керея. Согласен. И хочу присоединиться к вам в этом. Но поймите, я так поступаю не из сочувствия к вашим ничтожным обидам, а для того, чтобы сразиться с великой идеей, победа которой означала бы конец света. Я могу примириться с тем, что вас выставляют на посмешище. Но я не могу допустить, чтобы Калигуле удалось то, о чем он мечтает. Всё, о чем он мечтает! Он свою философию претворяет в трупы, и, к несчастью, эта философия неопровержима. Когда нечего возразить — надо браться за оружие! Октавий. Значит, надо действовать. Керея. Да. Надо действовать. Но вы не сокрушите эту преступную власть в открытом бою. Сражаться можно с тиранией, с бескорыстным злом надо хитрить. Надо помогать ему созреть, дожидаться, пока его логика перерастет в абсурд. И поймите, я с вами только на время. Потом я не стану служить вашим целям. Все, что мне нужно, — это обрести былое спокойствие в мире, который обретет былую цельность. Я ничего не добиваюсь для себя. Меня побуждает действовать другое — страх, страх разума перед этой нечеловеческой бурей чувств, обращающей мою жизнь в ничто. Октавий (выступая вперед). Кажется, я тебя понял... Керея. МОЮ жизнь — в ничто! Октавий. ...хотя, возможно, и не до конца. (Свет на зал.) Но главное — ты, как и все мы, полагаешь, что основы нашего общества потрясены. Семейные устои шатаются, исчезает уважение к труду, вся страна предается богохульству. Добродетель зовет нас на помощь, неужели мы останемся глухи к ее голосу? (Свет гасится.) Неужели мы позволим, чтобы патрициев каждый вечер заставляли бежать за носилками цезаря? Старый патриций. Чтобы их называли «душка», «моя прелесть»? Луций. Чтобы у них отнимали жен? Лепид. И детей? Мерейя. И деньги? Муций. Вот уже три года!.. Луций. Нет, не позволим! Октавий. Керея, ты хорошо говорил, и правильно сделал, что удержал нас. Время действовать еще не пришло: сегодня народ был бы против нас. Готов ли ты вместе с нами дожидаться подходящего момента? Керея. Да, предоставим Калигуле и впредь идти своим путем. Более того, будем его подталкивать всё дальше. Будем пестовать его безумие. Настанет день, когда он окажется один на один со страной, населенной мертвецами и родными мертвецов. Музыка. Входят ГЕЛИКОН и ЦЕЗОНИЯ, становятся у дверей. Старый патриций. Да что мы ему сделали? Геликон. В том-то и дело, что ничего. Цезония. Не понимаю, как можно быть такими ничтожествами. Это становится невыносимо! Геликон. Вы, конечно же, замышляли заговорчик? Не так ли? Старый патриций. Это неправда, поверь мне. Почему он так думает? Цезония. Он не думает, моя прелесть, он знает. Геликон. Я думаю, что в глубине души он чуть-чуть этому рад. Снизу появляется КАЛИГУЛА. Калигула. Керея, я решил немного отдохнуть в твоем доме! Хорошо, что здесь собрались патриции — заодно мы обсудим некоторые государственные вопросы. О, Муций!.. Я позволил себе пригласить с собой твою жену. Надеюсь, ты не будешь возражать. (Старому патрицию). Здравствуй, душка!Итак, вам известно, что финансы нашего государства держатся лишь только потому, что давно приобрели такую привычку. Но со вчерашнего дня и привычка уже не помогает. Поэтому я поставлен перед прискорбной необходимостью прибегнуть к сокращению персонала. В духе самоотверженности, который вы, без сомнения, сумеете оценить, я решил урезать расходы двора, отпустил кое-кого из рабов и на их место взял вас. (СЕНАТОРЫ переглядываются в замешательстве.) Не вижу энтузиазма... Ну, проявите же немного доброй воли. Вы скоро сами убедитесь в том, что спускаться по социальной лестнице гораздо легче, чем подниматься по ней.Цезония, а как наказывают нерадивых рабов? Цезония. Думаю, бьют кнутом. Калигула. Ну... Надо постараться! В каждом деле главное — порядок! (Геликону.) По-моему, они утратили сноровку. Геликон. Мало сказать, какая у них была сноровка? Они только и умеют, что бить и давать указания. Им придется набраться терпения, если сенатора можно сделать из человека за один день, то работника — лет за десять. Калигула (оглядывая Керею). А чтобы сделать работника из сенатора? Боюсь, потребуются все двадцать лет. Геликон. Ну, что-нибудь получится. По-моему, у них есть призвание к этому делу! Они просто созданы для рабства. (Калигула подошел к Старому патрицию.) Смотри, их даже в пот бросило. Калигула. Я думаю, на первых порах не будем с них требовать слишком многого. Ой, Геликон! Я совсем забыл, а ты мне не напомнил: у меня на сегодня еще казнь. (Доверительно.) Да, Руфию повезло, что мне вдруг захотелось отдохнуть. Не знаю, сможет ли он это оценить — маленькая оттяжка перед смертью... (Объясняет.) Руфий — это всадник, который должен умереть. (Пауза.) Вы не спрашиваете, почему он должен умереть? Все молчат. (Добродушно.) Ну, я вижу, вы поумнели. Наконец-то вы поняли: для того, чтобы умереть, вовсе не обязательно чем-то провиниться. Верно, Геликон?Внезапно он останавливает взгляд на ЛЕПИДЕ. Керея, отойди... (Резко.) Лепид, а что ты такой грустный, а? А-а... Это наверное потому, что я приказал убить твоего старшего сына?Лепид (у него комок в горле). Что ты, Гай, напротив. Калигула (в восторге). Напротив! Ах, как мне нравится, когда лицо у человека не выдает, что делается в сердце. Лицо у тебя грустное. А сердце что? Напротив, Лепид, не так ли? Лепид (решительно). Напротив. Калигула (еще радостнее). Ах, Лепид, никого я так не люблю, как тебя. Давай ты мне расскажешь какую-нибудь веселую историю, и мы вместе посмеемся. А? Ну! Лепид (переоценивший свои силы). Гай!.. Калигула. Ну хорошо, тогда я расскажу. Но ты будешь смеяться, да, Лепид? (Зловещий взгляд.) Хотя бы ради своего... младшего... сына. (Снова весело.) К тому же ты ведь ничем не расстроен. (Подсказывает.) На... Напро... Ну, Лепид! Лепид (устало). Напротив, Гай. Калигула. Отлично. А теперь слушай. (Плачущим голосом.) Жил-был бедный император, и его никто не любил. А он любил. Лепида. И тогда он велел убить его старшего сына, чтобы вырвать эту любовь из своего сердца. (Смеется. Изменившимся тоном.) Почему ты не смеешься? И никто не смеется? Смейся. Смейся, Лепид. (С яростным гневом.) Я хочу, чтобы все смеялись. Геликон и Калигула обходят патрициев, Свет гасится Керея, ты что-то молчалив.Керея. Я буду говорить, Гай, как только ты мне это позволишь. Калигула. Прекрасно. Тогда молчи. Я с удовольствием послушаю нашего друга... Муция. Муций (через силу). К твоим услугам, Гай. Калигула. Ну, расскажи нам о своей жене. А, кстати, она меня ждет там. Керея, мы, кажется, заняли твою спальню без разрешения. Но я надеюсь, ты не будешь возражать. Ну, Муций, рассказывай, я хочу знать. Муций (растерянно). Моя жена? Я ее люблю. (Все смеются.) Калигула. Разумеется, разумеется. Но как это пошло! Кстати, когда я вошел, вы тут что-то замышляли, да? Наверно, составляли заговорчик?Старый патриций. Что ты, Гай, как ты можешь?.. Калигула. Пустяки, моя прелесть. Старость должна перебеситься. Всё это действительно пустяки. Вы не способны на мужественный поступок. Я вспомнил, что должен еще уладить несколько государственных вопросов. Но сначала отдадим дань неодолимым желаниям, которые заложены в нас природой. (Подходит к ЦЕЗОНИИ и обнимает ее.) Цезония! Цезония... Нет. Муций! Я иду к твоей жене. (Скрываясь в потайном люке.) Никому никуда не уходить. Не забудьте про замену персонала. Муций. А-а-а!.. (Пытается двинуться за ним.) Геликон (угрожающе). Муций. (Тот останавливается, плачет.) Всем не по себе. Последующий разговор Керея (холодно). Милая Цезония, мы спорили здесь, следует ли поэзии быть смертоносной или нет. Цезония. Это, конечно, очень интересно, но... выше моего понимания. Однако меня поражает ваша готовность драться из-за страсти к искусству. Керея (тем же тоном). Разумеется. Калигула говорил мне, что в настоящей страсти обязательно должна быть капля жестокости. Цезония. Да. А в любви — чуточку насилия. (Смотрит на Муция, смеется.) В этом есть доля истины. А как думают остальные? Луций. Калигула — глубокий психолог. Октавий. Он очень красноречиво говорил нам о храбрости. Мерейя. Ему следовало бы записать все свои мысли. Это была бы бесценная книга. Старый патриций. Не говоря уже о том, что это могло бы его развлечь. Ведь он нуждается в развлечениях. Цезония. Вы будете рады узнать, что он об этом подумал и как раз сейчас пишет большой трактат. Луций. Мы не сомневаемся, Цезония, что этот трактат превзойдет самые знаменитые сочинения. Керея. А о чем там речь, Цезония? Цезония (равнодушно). О, этого я не понимаю. Керея. Из чего следует, что там говорится о смертоносной силе поэзии. Цезония. Возможно, именно так. Старый патриций (радостно). Что ж! Это действительно может его развлечь. Цезония. Да, моя прелесть. Но боюсь, что название трактата может тебя смутить. Старый патриций. Как же он называется? Цезония. «Меч». Появляется КАЛИГУЛА. Калигула. Муций, возвращаю тебе твою жену. Керея, я благодарен тебе. Я прекрасно отдохнул в твоем доме! Муций, ну-ну-ну... Какой суровый... Поэт! «На склоны Альп/Спустилась мгла./В конюшне лошадь...» Ну ладно...Внимание! Управитель! Управитель. Да, цезарь... Калигула. С завтрашнего дня прикажешь запереть житницы. Приказ об этом я только что подписал. Ты найдешь его в спальне. Управитель. Но... Калигула. С завтрашнего дня начинается голод. Управитель (с трудом). Но народ будет роптать. Калигула (очень спокойно и определенно). Я же сказал, что с завтрашнего дня начинается голод. Что такое голод, всем известно: это национальное бедствие. Национальное бедствие начинается завтра... Я прекращу его, когда мне заблагорассудится. (Объясняет присутствующим.) В конце концов, у меня не так уж много способов доказать, что я свободен. А свободны всегда за чей-то счет. (Бросает взгляд на Муция.) Возьмите, к примеру, ревность, и вы убедитесь, что я прав. (Задумчиво.) Страдать из-за самолюбия и слишком живого воображения! Представлять себе, как твоя жена... МУЦИЙ сжимает кулаки и хочет что-то сказать. Калигула (тоном глашатая.) Известно ли вам... что мы с Геликоном... работаем не покладая рук?! И как раз сейчас заканчиваем небольшой трактат о смертной казни. И вы скажете свое мнение о нем, или прибавите еще материала...Геликон. Если вашего мнения, конечно, спросят. Калигула. Спросим, Геликон, ох спросим! Итак, раздел третий, параграф первый. Геликон. Раздел третий, параграф первый... (Декламирует механически). «Смертная казнь приносит облегчение и освобождение. Это мера всеобъемлющая, бодрящая и справедливая...» Калигула. О! Спра-вед-ли-вая!.. Геликон. «...как в своем применении, так и в своих целях. Люди умирают потому, что они виновны. Люди виновны потому, что они подданные Калигулы. Подданными Калигулы являются все. Следовательно, все виновны. Из чего вытекает, что все умрут. Это вопрос времени и терпения». Калигула (смеясь). О!.. (Свет на зал.) Терпение! — вот величайшая находка! Если хотите, это то, что меня в вас больше всего восхищает. (Свет гасится.) Геликон. Параграф второй... Калигула. Ну ладно... А теперь, господа, я хотел бы обсудить вопрос об устройстве моего публичного дома. Луций. А там что-то не ладится? Или персонал плохо работает? Калигула. Да нет, вроде все нормально, но выручка мала. Старый патриций. Надо поднять расценки. Калигула. Ты упустил случай помолчать. В твоем возрасте такие вещи уже не интересны. Я не нуждался в твоем беспристрастном совете. Управитель. Если позволишь, Гай, я дам свой пристрастный совет и скажу, что расценки менять не стоит. Калигула. Разумеется. Но нужно же нам поправить наши финансовые дела. (Тоном глашатая.) Цезонии... я уже изложил свой план, сейчас она вам о нем расскажет. Цезония. Всё очень просто. Калигула. Ну, Цезония!.. (Уходит назад.) Цезония. Всё очень просто. Калигула учреждает новый орден. Старый патриций. Не вижу связи. Цезония. А между тем она есть, моя прелесть. Это будет орден «За гражданский подвиг». Его получат те граждане, которые чаще других будут посещать лупанарий Калигулы. Луций. Блестящая мысль. Цезония. Мне тоже так кажется. Я забыла сказать, что награда будет присуждаться каждый месяц после подсчета входных билетов; гражданин, в течении двенадцати месяцев не получивший награды, будет изгнан или казнен. Мерейя (пьет из склянки). Почему «или казнен»? Цезония. Потому что Калигула говорит, что это не имеет значения. Важно, чтобы он мог выбирать. Луций. Браво. Теперь казна пополнится. Геликон. А главное — обратите внимание, каким высоконравственным способом. В конце концов, лучше взимать налог с порока, чем платить за добродетель. Калигула (издали). Мерейя! Мерейя. Да, Гай... Калигула. Что ты там пьешь? Мерейя. Это лекарство, от астмы. Я задыхаюсь по ночам и давно лечусь. Калигула. Я тебя спрашиваю, что ты пьешь? Мерейя. Лекарство от астмы, Гай... Калигула (подходит к нему, заставляя остальных расступиться). Нет, это противоядие. Мерейя. Да нет, как можно, Гай... Калигула. Значит, ты боишься отравы? Мерейя. Моя астма... Калигула. Так или иначе, ты подозреваешь меня. Ты следишь за мной. Мерейя. Гай! Калигула (грубо). Отвечай. (С математической неопровержимостью.) Если ты принимаешь противоядие, следовательно, ты приписываешь мне намерение отравить тебя. (Отобрал склянку у Мерейи и передал Цезонии.) Мерейя. Да... то есть... нет. Калигула. И полагая, будто я принял какое-то решение, ты всеми силами противишься ему. (Рассуждает еще более последовательно.) Итак, у нас два преступления и альтернатива, которой ты не сможешь избежать: либо я не хотел тебя отравить, и ты подозреваешь меня, твоего императора, напрасно. Либо я хотел тебя отравить, и ты, козявка, противишься моим замыслам. (Пауза. КАЛИГУЛА смотрит на Мерейю с удовлетворением.) Ну, Мерейя, как тебе такая логика?Мерейя. Она... она безупречна, Гай. Но к моему случаю она не приложима. Калигула. И третье преступление: ты считаешь меня идиотом. Мерейя. Как можно, Гай!.. Калигула. Теперь слушай. Из этих трех преступлений одно — второе — делает тебе честь. Коль скоро ты предполагаешь, что я хотел тебя отравить, и противишься моим замыслам, значит, ты бунтовщик. (Реакция Мерейи на каждое обвинение.) Ты революционер, Мерейя, ты предводитель восстания. Это прекрасно. (С грустью.) Я очень тебя люблю, Мерейя. Поэтому ты будешь осужден за свое второе преступление. Ты умрешь как мужчина — ты умрешь за бунт. (Протягивает ему флакон и предлагает любезно.) На, выпей этот яд. (МЕРЕЙЯ трясется от рыданий и отчаянно мотает головой.) (Теряя терпение.) Ну же, скорей. (Цезонии) Что там?Цезония. Лекарство, Гай. От астмы. Калигула (помолчав, глядя на Мерейю). Всё равно. Какая разница? Чуть раньше, чуть позже... КАЛИГУЛА зажимает Мерейю дверью и после нескольких Входит СЦИПИОН. Сципион. Что тебе нужно? Цезония. Послушай меня! Он убил твоего отца? Сципион. Да. Цезония. Ты его ненавидишь? Сципион. Да. Цезония. Ты хочешь его убить? Сципион. Да! Цезония. Тогда почему ты мне это говоришь? Сципион. Потому что я никого не боюсь. Убить его или погибнуть самому — это только разные способы со всем покончить. И потом, ты меня не выдашь. Цезония. Ты прав, я не выдам тебя. Но я хочу поговорить с тем, что есть лучшего в тебе. Сципион. Лучшее во мне — моя ненависть. Цезония. И всё же выслушай меня. То, что я скажу, будет одновременно и очевидно, и невероятно. Но будь мое слово услышано по-настоящему, оно могло бы перевернуть весь этот мир. Сципион. Что же это? Цезония. Не сразу. Подумай прежде об искаженном болью лице твоего отца... Сципион. Да... Цезония. ...когда у него вырывали язык, Сципион. Да... Цезония. ...об этом рте, наполненном кровью, Сципион. Да!.. Цезония. ...об этом крике терзаемого животного. Сципион. Да! Цезония. Теперь подумай о Калигуле. Сципион (со всей ненавистью в голосе). Да. Цезония. Теперь слушай: постарайся его понять. Понять, Сципион! Понять! (Уходит, оставив Сципиона в растерянности.) (Появляется КАЛИГУЛА.) Калигула (Сципиону; нерешительно, не зная, как себя держать). А, это ты. Давно я тебя не видел. (Медленно идет к нему.) Не бросил писать? Покажешь мне свои последние сочинения?Сципион (ему тоже не по себе; его раздирают между собой ненависть и какое-то другое, непонятное ему самому чувство). Я написал несколько стихотворений, цезарь. Калигула. О чем? Сципион. Не знаю, цезарь. Наверное, о природе. Калигула (свободнее). Прекрасный сюжет. И обширный. Что дает тебе природа? Сципион (берет себя в руки, саркастично и зло). Она утешает меня в том, что я не цезарь. Калигула. А! Как по-твоему, меня она могла бы утешить в том, что я — цезарь? Сципион (тем же тоном). Право же, она излечивала и более глубокие раны. Калигула (повторяет тон). Раны? Ты сказал это с ненавистью. Это потому, что я приказал убить твоего отца? Но ты сам не знаешь, какое это точное слово. Раны! Да, только ненависть делает людей мудрее. Сципион (ледяным голосом). Я ответил на твой вопрос о природе. Калигула. Прочти мне свое стихотворение. Сципион. Нет, цезарь, прошу тебя. Калигула. Почему? Сципион. У меня его нет с собой. Калигула. Ты его не помнишь наизусть? Сципион. Нет. Калигула. Ну хотя бы, о чем... Сципион. Нет... Калигула. Ну... Ты... в нем... говорил... о... Сципион. Я говорил о тайном согласии между землей... Калигула (перебивает, будто погруженный в свои мысли). ...между землей и ступнями... Сципион (он озадачен, поколебавшись, продолжает). Да, пожалуй, так... Калигула. Продолжай. Сципион. ...и об очертаниях римских холмов, и о том быстротечном и щемящем умиротворении, что приносит с собой вечер... Калигула (возбуждаясь). ...о криках стрижей в зеленом небе. Сципион (понемногу оттаивая). Да, и об этом. Калигула. Дальше. Сципион. И о хрупком миге, когда небо, еще все в золоте, внезапно поворачивается и открывает нам обратную свою сторону, усеянную сверкающими звездами. Калигула. О запахах деревьев и реки, что земля шлет тогда навстречу ночи... Сципион (в экстазе). ...звенят цикады, дневной жар спадает, и голоса крестьян, и скрип запоздалых повозок!.. Калигула. ...и дороги покрываются тенями под самшитом и оливами!.. Сципион. Да, да, всё верно! Гай! Ну почему ты догадался? Калигула (тихо). Может быть, потому, что нам с тобой дороги одни и те же истины. Сципион. Ах, не всё ли равно, если я повсюду вижу один только лик любви! Калигула. О! Это свойственно великим сердцам, Сципион! Но нам с тобой не понять друг друга. Ты из другого мира. Ты без остатка принадлежишь добру, как я — злу. (Отвернулся, пошел прочь.) Сципион (тянется к нему). Я могу понять. Калигула. Нет. Во мне что-то такое — безмолвный омут, гниющие водоросли... (Внезапно изменившимся голосом.) Наверно, твое стихотворение прекрасно. Но если хочешь знать мое мнение... Сципион (в той же позе). Да. Калигула. Всё это страдает малокровием. СЦИПИОН резко отшатывается и с ужасом Калигула (с легкой грустью). В том, что ты говоришь, есть правда. Я ломал комедию. Сципион (тем же тоном). Какое у тебя, наверно, подлое и кровавое сердце. Сколько злобы и ненависти — как же они, наверно, тебя терзают! И в каком же мерзком одиночестве ты, наверно, живешь! Калигула (взорвавшись). Одиночество! А разве ты его испытал? Одиночество поэтов и худосочных. Одиночество? Знаешь ли ты, что человек никогда не остается один. С нами груз будущего и прошлого! С нами те, кого мы убили. И это еще не самое страшное. С нами те, кого мы любили, кого не любили и кто любил нас, отчаяние, раскаянье, шлюхи и вся шайка богов!.. Побыть одному!.. О, если бы я только мог погрузиться в одиночество, но не в мое, отравленное присутствием других, а в настоящее, в трепет дерева! Всё наше одиночество пронизано скрежетом зубовным и звенит умолкнувшими звуками и голосами. И даже подле женщин, которых я ласкаю, когда нас окутывает ночь и я между жизнью и смертью хоть раз хочу побыть один, даже и тогда мое одиночество до краев заполняется запахом из подмышкек женщины, дремлющей рядом. Сципион. Но... у каждого человека есть какая-то отрада в жизни. Она не дает всё бросить. Ее зовут на помощь, когда выбиваются из сил. Калигула. Да. Это правда. Сципион. Неужели в твоей жизни нет ничего такого? Закипающих слез, тихого убежища? Калигула. Наверное, есть. Сципион. Что же это? Калигула (с расстановкой). Презрение. Медленно поднимает правую руку, надевает темные очки. II Д Е Й С Т В И ЕНа авансцене КАЛИГУЛА в темных очках с красными Появляются Патриции, Цезония и Геликон. Геликон (голосом ярмарочного зазывалы). Граждане Рима! Свершилось чудо. Сегодня боги спустились на землю. Гай, цезарь и бог, известный под именем Калигула, ссудил им свое человеческое обличье.Калигула. А-а! Сегодня я — Венера! (Танцует у задника сцены.) Цезония. Подходите, простые смертные, священное чудо свершается на ваших глазах. Силы небесные показываются здесь. Обряд поклонения начинается. Повторяйте за мной священную молитву Калигуле-Венере! ПАТРИЦИИ. Калигуле-Венере... Цезония. Богиня скорби и пляски... ПАТРИЦИИ. Скорби и пляски... Цезония. Рожденная из волн и горькая от пены морской... ПАТРИЦИИ. Пены морской... Цезония. Подобная улыбке и сожалению... ПАТРИЦИИ. Подобная улыбке... Цезония. Научи нас равнодушию, возрождающему любовь!.. ПАТРИЦИИ. Любовь!.. Переходы. Калигула подходит ПАТРИЦИИ. Истины нет... Геликон. Ниспошли нам силы жить достойно этой священной истины... ПАТРИЦИИ. Этой истины... КАЛИГУЛА скрывается за дверью-колонной. Цезония. Богиня скорби и пляски! Осыпь нас дарами своими, осени наши лица своей беспристрастной жестокостью, своей непредвзятой ненавистью, кидай нам в глаза полные пригоршни цветов и убийств.ПАТРИЦИИ. ...цветов и убийств. Цезония. Прими чад своих заблудших. Впусти их в суровый приют равнодушной и мучительной своей любви. Надели нас страстями без предмета, печалями без причины, радостями без будущего... ПАТРИЦИИ. ...радостями без будущего... Цезония (очень тихо). Ты, такая опустошенная и палящая, бесчеловечная, но земная, опои нас вином своего безразличия и заключи нас навеки в мрачное и грязное свое сердце. ПАТРИЦИИ. ...грязное сердце. Цезония. Пауза! ПАТРИЦИИ. Пауза... КАЛИГУЛА появляется из-за двери-колонны (Патриции собираются уходить.) Стойте! Идите через правый выход. У левого я поставил солдат, им приказано вас убить.Патриции поспешно уходят беспорядочной толпой. Цезония. Скорее! Скорее, через правый выход!.. (Смеется.)Сципион. Ты совершил кощунство, Гай. Ты залил кровью землю, а теперь пачкаешь грязью небо. Цезония (громко, испуганно). Как!.. (Справляется с собой, тише.) Как у тебя со здоровьем, мой мальчик? Ты знаешь, что сейчас в Риме люди умирают от слов гораздо менее красноречивых. Геликон. Этот молодой человек обожает громкие слова. Калигула. Оставьте, оставьте его. Единственное, в чем меня сегодня можно упрекнуть, Сципион, — это в том, что я еще немного продвинулся на пути к могуществу и свободе. Человека, любящего власть, соперничество богов раздражает. И сегодня я доказал этим мнимым богам, что если у человека есть воля, он способен справиться с их жалким ремеслом без подготовки. Но ведь ты не веришь в богов, Сципион? Сципион. Я могу не разделять каких-то убеждений, но это не значит, что я обязан их осквернять или отнимать у других право их иметь. Это и есть кощунство, Гай. Калигула. Нет, Сципион, это прозорливость. Наконец-то я понял: для того, чтобы сравняться с богами, нужно стать столь же жестоким. Сципион. Жестокость — это призвание тиранов. Цезония. Тиран? Ты знаешь, что такое тиран? Сципион. Тиран? Это... это слепая душа. Калигула. Нет. Тиран — это тот, кто бросает целые народы в угоду своим идеалам или своему честолюбию. Идеалов у меня нет, а что касается почестей и власти, я ими пользуюсь, чтобы вознаградить себя. Сципион. За что? Калигула. За тупость и злобу богов. Сципион. Злоба не может вознаградить за злобу. Посмотри, какое множество людей умирает вокруг тебя. Геликон. На самом деле их не так уж и много, Сципион. Ты знаешь, от скольких войн отказался Калигула? От трех. И знаешь, почему? Сципион. Потому что ему плевать на величие Рима. Геликон. Нет, потому что он уважает человеческую жизнь. Калигула. Вот! Или по крайней мере я ее ценю больше, чем лавры завоевателя. И если мне легко убивать, то лишь потому, что мне самому умереть нетрудно. Нет, чем больше я об этом размышляю, тем больше убеждаюсь — я не тиран. А потом, если бы ты умел считать, (свет на зал) то понял бы, что самая ничтожная война, развязанная любым здравомыслящим тираном, обходится нам в тысячу раз дороже моих жалких причуд. Любая. Самая. Ничтожная. Война. (Свет убран.) Сципион. Но эта война... была бы доступна здравому смыслу. А главное — это чтобы можно было понять. Калигула (смеясь). Судьбу понять нельзя, Сципион, поэтому я и решил занять ее место. Я принял тупое и непостижимое обличье богов. Сегодня я Венера! И именно этому обличью твои недавние сотоварищи и учились только что поклоняться, возносить молитвы... Сципион. Но это и есть кощунство, Гай! Калигула. Нет, Сципион, это драматическое искусство. Вся беда людей состоит в том, что они недостаточно верят в театр. Иначе бы они знали, что превращаться в бога и разыгрывать небесные комедии позволено каждому. Надо только вырвать всякую жалость из сердца. Сципион. Возможно, это и так. Калигула. Это так, это правда, это истинная правда! Сципион. Но если это правда, Гай, тогда, я думаю, ты сделал всё возможное, чтобы в один прекрасный момент вокруг тебя поднялись легионы неумолимых земных богов и утопили в крови твое собственное божество на час! Цезония. Гай, он моралист — как раз такого благородного персонажа не хватало твоему царствованию. Калигула (отрывисто и резко). Оставь, Цезония. Он сам не знает, как он точно сказал: легионы неумолимых земных богов утопят в крови мое собственное божество... Я с трудом представляю себе этот миг. Но иногда я мечтаю о нем. И во всех лицах, которые выступят из глубины этой зловещей ночи, в их искаженных ненавистью чертах я с восторгом узнаю того единственного бога, которому поклоняюсь на этой земле: бога низкого и подлого, как человеческое сердце. (Другим тоном.) А теперь уходи, Сципион. Ты и так слишком много сказал. А мне еще надо накрасить ногти на ногах. Этого откладывать нельзя. Проход патрициев-заговорщиков. Керея. Продолжим. (Уходят.)Геликон крадется за ними Калигула (стоя на коленях, потерянно). Геликон! Геликон. А? Что, Гай? Калигула. Как продвигается твоя работа? Геликон. Какая работа? Калигула. Как! А луна?! Геликон. А... Двигается понемногу. Надо только набраться терпения. Но я хотел поговорить с тобой, Гай. Калигула. Терпения у меня, может быть, и хватит, но времени... Геликон, надо торопиться... Геликон. Я буду стараться. Но сначала мне надо сообщить тебе важные вещи. Калигула (как будто не слыша). Знаешь, а она уже была моей. Геликон. Кто? Калигула. Луна. Геликон. Ну да, конечно. Ты знаешь, что готовится покушение на твою жизнь? Калигула. Правда, всего два или три раза. Но она была совсем моей. Геликон. Я уже давно пытаюсь с тобой поговорить. Калигула. Это было прошлым летом. Я смотрел на нее, я ласкал ее на колоннах сада, и наконец она поняла. Геликон. Оставим эти игры, Гай. Пускай ты не желаешь меня слушать, но я обязан сказать. Если ты не обращаешь внимания, тем хуже. Калигула. Это случилось в чудесную августовскую ночь. ГЕЛИКОН с досадой отворачивается и молчит, Геликон. Ты не хочешь узнать, что тебе угрожает? Калигула (пристально смотрит на него). Я хочу только луну. Я заранее знаю, откуда придет смерть. Но я еще не исчерпал того, что заставляет меня жить. Поэтому иди, Геликон, и без луны не возвращайся! Геликон. Что ж, я ухожу. Но я обязан сказать. Против тебя заговор. Во главе его Керея. Идет к выходу. Калигула. (Вскакивает. В отчаянии) Куда ты, Геликон?Геликон (с порога). За луной... для тебя. КАЛИГУЛА исчезает. Проходят патриции. СЦИПИОН отстает и прячется от них. Из потайного люка высовывается голова Калигула (глядя на него.) Ну что, моя радость, пришел еще раз полюбоваться на Венеру? Старый патриций. Нет, дело не в этом. Тсс! О, прости, Гай... Ты знаешь, как я тебя люблю... И потом, единственное мое желание, — это спокойно дожить свои дни... Калигула. Короче! Короче! Старый патриций. Да, хорошо. Итак... (Скороговоркой.) Это очень серьезно, вот и всё. Калигула. Нет, это не очень серьезно. Старый патриций. Что несерьезно, Гай? Калигула. О чем мы говорим, радость моя? Старый патриций (озираясь). О том... (Мнется и наконец выпаливает.) Против тебя заговор... Калигула. Вот видишь, я же говорил, что это вовсе не серьезно. Старый патриций.. Гай, они хотят тебя убить. Вот список заговорщиков. Я похитил его у Кереи. Призываю всех богов, Гай... Калигула (мягко перебивает). Не клянись, главное, не клянись. Лучше послушай. Если то, что ты говоришь, правда, то я должен предположить, что ты предаешь своих друзей. Старый патриций (растерянно). Но моя любовь к тебе, Гай... Калигула (тем же тоном). А я не могу этого предположить, потому что я так ненавижу всякую подлость, что мигом велю казнить предателя. А ты ведь не хочешь ни умирать, ни предавать. Старый патриций. Конечно, конечно, Гай! Калигула. Ты ведь не предатель? Старый патриций. О нет... Калигула. И не подлец... Старый патриций. Это само собой разумеется... Калигула. Вот видишь, я был прав, что тебе не поверил. И следовательно, никакого заговора нет. Это была просто шутка. Старый патриций (сбитый с толку). Шутка, обыкновенная шутка... Калигула. Меня никто не собирается убивать? Старый патриций. Никто, конечно, никто. Калигула (глубоко вздыхает и продолжает медленно). Тогда исчезни, моя прелесть. Человек чести — такое редкое животное в этом мире, что слишком долго лицезреть его мне тяжело. СТАРЫЙ ПАТРИЦИЙ со слезами исчезает. Безмолвная сцена с ЦЕЗОНИЕЙ у левой колонны: Старый патриций (Появляется и исчезает в люке). Гай! Они убьют тебя, Гай! Входит ГЕЛИКОН, за ним КЕРЕЯ. Керея. Ты меня звал, Гай? Калигула. Да, я звал тебя. Керея. Ты хотел мне что-то сказать? Калигула. Да, хотел. Керея (чуть раздраженно). Ты уверен, что мое присутствие необходимо? Калигула. Совершенно уверен. Ты не ответил на мой вопрос: могут два человека, равные духом и гордостью, хоть раз в жизни поговорить с открытым сердцем? Едва ли не впервые с начала пьесы Калигула. Ну что ж. По крайней мере честно. Я только хотел узнать, сходимся ли мы во мнениях. Что ж, наденем маски. (Жалобно.) Керея, за что ты меня не любишь? Керея. Потому что тебя не за что любить, Гай. Я слишком хорошо тебя понимаю. Нельзя любить ту часть своей души, которую стараешься утаить от себя самого. Калигула (скорчив шутовскую жалостную мину). За что ты меня ненавидишь? Керея. Тут ты ошибаешься, Гай. Ненависти к тебе у меня нет. Я считаю тебя опасным и жестоким, эгоистичным и тщеславным. Но я не могу тебя ненавидеть, потому что ты не кажешься мне счастливым. И я не могу тебя презирать, потому что знаю — ты не трус. Я не могу тебя ненавидеть... Калигула (тем же тоном). За что ты хочешь меня... (визжит) убить?! Керея. Я уже сказал: я считаю тебя опасным. Мне дорого и необходимо надежное благополучие. Большинство людей устроено так же. Они не способны жить в таком мире, где самая бредовая идея может в любую минуту стать явью и войти в их жизнь. Я тоже не хочу жить в таком мире. (Калигула пошел назад.) Предпочитаю твердую почву под ногами. Калигула. Благополучие не в ладах с логикой. Керея. Согласен. Взгляд не логичный, зато здоровый. Калигула. (Игра с зажигалкой.) Продолжай. Керея. Мне больше нечего сказать. Я не хочу вникать в твою логику. У меня другие понятия о своем человеческом долге. Я знаю, что большинство твоих подданных думают так же, как я. Ты всем мешаешь. Значит, ты должен исчезнуть. Калигула. (Каждая мысль подчеркивается вспышками пламени, которые пугают Керею, заставляя все время держаться настороже.) Очень ясно и вполне определенно. Для многих даже самоочевидно. Но не для тебя, Керея. Ты многое понимаешь, а за понимание надо дорого платить — или отказаться от него. Я — плач'у. Почему же ты, Керея, и не отказываешься, и не платишь? Керея (взрываясь). Потому что я хочу жить и быть счастливым. А ни того, ни другого не добиться, если доводить логику до абсурда. Я обыкновенный человек. Порой это меня тяготит, и тогда я желаю смерти тем, кого люблю, страстно мечтаю о женщинах, которые для меня недоступны по законам семьи и дружбы. Если быть логичным до конца, я должен убивать и брать этих женщин. Но я считаю, что эти смутные порывы значения не имеют. Если бы все принялись их осуществлять, мы не могли бы ни жить, ни быть счастливыми. А для меня, повторяю, имеет значение именно это. (На очередную вспышку.) Ну хватит!.. Калигула (подойдя ближе). Тогда ты должен верить в высокие идеалы. Керея. Я верю в то, что одни поступки благороднее других. Калигула. А по мне, они все равноценны. Керея. Я знаю, Гай, поэтому и не могу тебя ненавидеть. Но ты мешаешь и должен исчезнуть. Калигула. Справедливо. Только зачем объявлять мне об этом и подвергать опасности свою жизнь? Керея. Затем, что другие встанут на мое место, затем, что я не люблю лгать. (Молчание.) Калигула. Керея!Керея. Да, Гай. Калигула. Как ты думаешь, могут два человека, равные духом и гордостью, хоть раз в жизни поговорить с открытым сердцем? Керея. Я думаю, это мы с тобой и сделали только что. Калигула. А ведь ты считал, что я на это не способен. Керея. Я был не прав, Гай, сознаюсь и благодарю тебя. А теперь я жду твоего приговора. Калигула (рассеянно). Моего приговора? Ах это... (Достает листок бумаги из кармана плаща.) Ты знаешь, что это за список, Керея? Керея. Я знал, что он в твоих руках. Калигула (пылко). Да, ты знал, Керея, ты — знал, и сама твоя прямота была притворством. Два человека так и не поговорили с открытым сердцем. А теперь тебе предстоит меня выслушать, попытаться понять, что я скажу, и стерпеть мои оскорбления. Слушай, Керея. Этот список — единственное доказательство, единственная улика. Делает вид, что перечитывает список, Калигула (столь же пылко и настойчиво). Погоди. Это единственное доказательство, так? Керея. Едва ли тебе нужны доказательства, чтобы отправить человека на казнь. Калигула. Верно. Но на сей раз я хочу изменить себе. Это дает отдых. Я нуждаюсь в отдыхе, Керея. Керея. Не понимаю, и вообще я не ценитель таких изгибов. Калигула. Разумеется. Ты-то, Керея, человек здравый. У тебя нет непомерных желаний! (Заливаясь смехом.) Ты просто хочешь жить и быть счастливым. Керея. Думаю, нам лучше на этом кончить. Калигула. Нет еще. Чуточку терпения, хорошо? Я в третий раз повторяю: это единственная улика. Теперь я представляю себе, что без этой улики я не могу вас казнить. А теперь гляди, во что превращается улика в руках императора. (Щелкает зажигалкой и поджигает бумагу.) Видишь, заговорщик! Она тает, и, по мере того как она исчезает, заря невинности встает на твоем лице. У тебя чудесные, чистые черты, Керея. Как прекрасен невинный человек, как прекрасен! Оцени мое могущество. Самим богам не дано возвращать невинность, не послав прежде кары. А твоему императору потребовался только язычок пламени, чтобы сделать тебя снова безгрешным и бесстрашным. А теперь продолжай, Керея, доведи до конца свои великолепные рассуждения. Твой император ждет отдыха. Это мой собственный способ жить, отдыхать и быть счастливым. (КЕРЕЯ тупо смотрит на Калигулу. Делает едва заметное КАЛИГУЛА меряет зал шагами. Ты решил быть логичным, идиот. Остается только узнать, до какого предела. (С иронией.) Если бы тебе принесли луну, всё бы изменилось, да? Невозможное стало бы возможным, и всё преобразилось бы разом, в один миг. Почему бы и нет? Как знать, Калигула, как знать? (Озирается кругом.) Всё меньше людей вокруг меня, как странно. (Глухим голосом.) Слишком много мертвых, слишком много мертвых. Даже если бы мертвецы снова зашевелились под лучами солнца, убийства оттого не ушли бы обратно под землю. (С яростью.) Логика, Калигула, надо твердо держаться логики. Безграничная власть, безграничная верность своей судьбе, назад не возвращаются. Надо идти до конца!КАЛИГУЛА надевает темные очки и уходит походкой слепого. ПАТРИЦИИ, переговариваясь и оглядываясь, проходят и Керея. Время торопит. Мы должны быть тверды в том, что задумали. Сципион. Кто тебе сказал, что я не тверд? Керея. Ты не пришел на нашу вчерашнюю встречу. Сципион (отворачиваясь). Это правда, Керея. Керея. Сципион, я старше тебя и не привык просить помощи. Но ты мне действительно нужен. Ответственность за такое убийство должны взять на себя люди, достойные уважения. В этой возне уязвленных самолюбий и низких страхов чистые побуждения только у нас с тобой. Я хочу, чтобы ты был с нами. Сципион. Понимаю. Но клянусь тебе, я не могу. Керея. Значит, ты с ним? Сципион. Нет. Но я не могу быть против него. (Молчит, потом глухо.) Если бы я его убил, мое сердце всё равно осталось бы с ним. Керея. Но ведь он убил твоего отца! Сципион. Да, с этого всё начинается. Но этим всё и кончается. Керея. Он отрицает то, что ты признаешь. Он глумится над тем, чему ты поклоняешься. Сципион. Но во мне есть что-то похожее на него. Одно и то же пламя сжигает нам душу. Керея. Бывают минуты, когда надо выбирать. Я заставил замолчать в себе то, что делает меня так на него похожим. Сципион. Я не могу выбирать, потому что, кроме своей боли, я чувствую еще и его боль. Несчастье мое в том, что я всё понимаю. Керея. Значит, твой выбор — признать его правым. Сципион (на крике). О, поверь мне, Керея, я больше никого, никогда не признаю правым! (Пауза. Смотрят друг на друга.) Керея (с волнением). Пожалуй, я ненавижу его еще сильнее за то, что он с тобой сделал.Сципион. Он научил меня требовать бесконечного. Керея. Нет, Сципион, он отнял у тебя надежду. А отнимать надежду у юной души — преступление тяжелее всех, что он совершил до сих пор. Клянусь тебе, этого одного мне достаточно, чтобы дать волю гневу и убить его. (Направляется к выходу.) Сципион. Керея! Постарайся понять, Керея! Керея. Нет, Сципион. (Уходит.) Входит ГЕЛИКОН. Сципион. Геликон! Помоги мне.Геликон. Я ничего не понимаю в стихах. Сципион. Ты много знаешь. Ты мог бы мне помочь. Геликон. Я знаю только, что дни уходят и что надо торопиться жить. Еще я знаю, что ты мог бы убить Калигулу... и он был бы не против. Сципион и Геликон уходят Из потайного люка появляется Геликон и по одному Муций. Но чего, в конце концов, от нас хотят, что подняли в этот поздний час? Старый патриций. Должно быть, случилось что-то очень серьезное. Луций. Меня просто подняли с постели. Лепид. Стражник так грубо обращался со мной. Он несколько раз меня ударил. Муций. Ведь я же знал, что надо спешить. А теперь нас ждет пытка. Луций. Да, если заговор будет раскрыт, то пытки нам не избежать. Октавий. Я припоминаю, что Калигула дал восемьдесят одну тысячу сестерциев рабу-воришке, который не сознался под пыткой. Управитель. До чего же мы дошли. Октавий. Нет, это просто доказывает, что он ценит мужество. (Старому патрицию). Если не трудно, перестань стучать зубами. Я не выношу этот звук. Старый патриций. Но я... Октавий. (невозмутимо). Вы знаете любимую присказку Калигулы? Муций (чуть не плача). Да. Он говорит палачу: «Убивай помедленней, пусть он... (Показывает рукой в сторону Старого патриция и Управляющего, те отшатываются.) почувствует, что умирает». Октавий. Нет, еще лучше. Поглядев на казнь, он зевает и говорит совершенно серьезно: «Чем я больше всего восхищаюсь, так это своей бесчувственностью». Эти словечки выдают его слабость. Старый патриций. Если не трудно, перестань разводить философию. Я этого не выношу. Октавий. Во всяком случае, приходится признать, что он оказывает несомненное воздействие на других. Он заставляет людей думать. Неуверенность — вот что наводит на размышления. Вот почему у стольких людей он вызывает ненависть. Муций. Да-да, вот уже три года... Лепид. Надо было торопиться. Мы слишком долго ждали. Луций. Да. Этот урок немного запоздал. Старый патриций. Но это нелепость. Я не хочу умирать! Входит ЦЕЗОНИЯ. (Патриции толпятся вокруг нее.) Лепид. (слишком пылко). О Юпитер, возьми мою жизнь взамен его!КАЛИГУЛА появляется из-за колонны-двери. Калигула (растроганно). Лепид... Так ты меня любишь?Лепид (испуганно). Ах, цезарь... Калигула (точит слезу). Я недостоин, я не заслужил такой любви. (Лепид делает протестующий жест.) Нет, нет, говорю тебе. Я недостоин.Геликон! (Геликон открывает заднюю дверь и стоит наготове.) Ступай, Лепид. И помни, что сердце Калигулы с тобой. Лепид. (слегка встревожен). Но куда мне идти? Калигула (сухо). Как куда? на смерть. Ты отдал свою жизнь за мою. Я сразу почувствовал себя лучше. У меня даже исчез этот ужасный вкус во рту. Ты рад, что смог отдать свою жизнь за другого и этого другого зовут Калигула? (Геликон выталкивает Лепида и держит дверь. Цезония. Гай, Керея!.. Калигула. Займись им (уходит). (Входит КЕРЕЯ.) Цезония. Керея, Калигула умер. (Пауза. Медленно.) Ты ничего не сказал, Керея!Керея (столь же медленно). Это большое несчастье, Цезония. Большое несчастье. (Внезапно сзади входит КАЛИГУЛА в темных очках, ЦЕЗОНИЯ разражается смехом. Старый патриций (ему придает сил неослабевающая надежда). Он действительно болен, Цезония?Цезония (глядя на него с ненавистью). Нет, моя прелесть, но тебе не всё известно. Тебе неизвестно, что он спит по два часа каждую ночь, а остальное время бродит по галереям дворца и не может забыться. Тебе неизвестно, да ты и не задумываешься, какие мысли одолевают этого человека в томительные часы между серединой ночи и возвращением солнца. Болен? Нет, он не болен. Разве что ты найдешь название и лекарство для тех язв, которыми покрыта его душа. Керея (как будто тронут). Успокойся, Цезония. Нам известно, что... Цезония (перебивает). Да, это вам известно. Но как все, у кого нет души, вы не можете выносить тех, у кого ее слишком много. Слишком много души! Это мешает, правда? И тогда это называют болезнью, а высоколобые болваны остаются при своей чистой совести и своем самодовольстве. (Другим тоном.) Ты когда-нибудь умел любить, Керея? Керея (вновь становясь самим собой). Мы теперь уже слишком стары, чтобы учиться таким вещам, Цезония. К тому же Калигула едва ли даст нам на это время. Цезония (взяв себя в руки). Это верно. Да, я чуть не забыла о поручении Калигулы. Вы все должны знать, что сегодняшний день посвящен искусству. Старый патриций. По календарю? Цезония. Нет, моя прелесть, по Калигуле. Вам придется принять участие в поэтическом состязании и предстоит импровизировать на заданную тему. Керея, Гай желает, чтобы ты и Сципион непременно приняли участие в этом состязании. Муций. Да, но мы не готовы!.. Цезония (договаривает, уходя, из-за двери). Предусмотрены награды. А также наказания. (Все отшатываются.) Между нами, могу вам сказать, что наказания не слишком жестокие!Керея. Вот теперь надо действовать. Сегодня к вечеру нас будет человек двести. (Уходят.) ГЕЛИКОН проходит к лестнице. Керея. У меня мало времени. Геликон. Ничего. Я недолго. Ты очень сильный, Керея... Керея. Дальше, дальше... Геликон. Фальшивый, как всякий порядочный человек. Но сильный, ничего не скажешь. Я не такой сильный. И всё-таки я не дам вам дотронуться до Калигулы, даже если он сам этого хочет. Керея. Я ничего не понял из этого монолога. Но должен похвалить тебя за такую преданность. Я люблю верных слуг. (Хочет уйти.) Геликон. Подожди. Какого гордеца строишь, а? Да, я служу сумасшедшему. А ты чему служишь? Добродетели? Я родился в рабстве. Так вот, порядочный человек, сперва под эту песенку о добродетели меня заставлял плясать кнут. А Гай не говорил мне красивых слов. Он просто освободил меня и взял к себе во дворец. Тут-то я и смог налюбоваться на вашего брата, добродетельных. И я увидел, что у вас мерзкие рожи и пресный запах, пресный запах людей, не познавших ни страданий, ни риска. И это вы — судьи? Вы, кто торгуете добродетелью в розницу, мечтаете о благополучии, а умираете в страхе, даже не поняв, что лгали всю жизнь, вы беретесь судить того, кто страдал бесконечно? Презирай раба, Керея! Но он выше твоей добродетели, потому что еще умеет любить своего несчастного хозяина и будет защищать его от вашей благородной лжи, вероломных речей... Керея. Милый Геликон, ты ударился в риторику. Честное слово, когда-то у тебя был вкус получше. Геликон. Каюсь, увы. Вот что значит слишком долго с вами общаться. Но я исправлюсь, не беспокойся, исправлюсь. Одно только... Смотри, ты видишь это лицо? Так. Смотри хорошенько. Запомни: ты — видел — своего — врага. (Уходит. Керея, покачав головой, за ним.) Геликон. (Открывая все двери.) Все во дворец Калигулы! Калигула приказал всем собраться во дворце! Патриции собираются. Геликон выходит вперед. Геликон. Граждане Рима! Божественный Гай и цезарь Калигула объявляет, что сегодняшний день посвящен искусству. Всем вам предстоит принять участие в поэтическом состязании. Вы будете импровизировать на заданную тему. Предусмотрены награды и наказания.Снизу появляется КАЛИГУЛА. На нем бутафорский венок, Геликон. Они все знают, Гай. Калигула. Прекрасно. Тогда слушайте. Тема — смерть. Время — минута. Старый патриций. А кто будет в жюри? Калигула. Я. Разве этого недостаточно? Старый патриций. О да, совершенно достаточно. Керея. А ты примешь участие в состязании, Гай? Калигула. Мне незачем. Я уже давно написал сочинение на эту тему. Старый патриций (торопясь). А где его можно достать? Калигула. Я его по-своему декламирую каждый день. Цезония (смотрит на него с тревогой.) Гай... Калигула (грубо.) Тебе что, не нравится мое лицо? Цезония (мягко). Прости, Гай. Калигула. Только, пожалуйста, не надо смирения. Тебя и так трудно выносить, но твое смирение!.. (ЦЕЗОНИЯ пытается взять себя в руки.) (Керее.) Так вот. Кроме этого сочинения, я ничего не написал. Но это доказывает, что я единственный художник за всю историю Рима, кто согласует свои мысли со своими поступками. Керея. Это только вопрос власти. Калигула. Верно. Остальные творят за неимением власти. А мне нет нужды в творчестве: я просто живу. (Грубо.) Ну, что вы там, готовы? Тогда слушайте меня внимательно. Вы будете выходить вперед по очереди. Я свистну. Первый из вас начнет читать. По моему второму свистку он остановится, а следующий начнет. И так далее. Победителем будет тот, чье чтение мой свисток не прервет. Начали. Ну, начали, начали, минута пошла!.. (Наклоняется к Керее, доверительно.) Керея, я хочу, чтобы ты был со мной в жюри. (Отводит его назад, разговаривая.) Минута прошла. (Поэты мнутся, выбирая первого.) О, смерть! Зову тебя, Когда не вижу смысла В дальнейшем продолжении того пути, Что боги нам даруют. (Свисток. Поэт уходит направо. Остальные будут <Лепид>(Второй поэт) Пусть меня осудит тот, кто, зная правду жизни, Не в силах эту правду произнесть. Молчание подобно смерти. О рабский... (Свисток.) Калигула. Терпеть не могу отсутствия рифмы!(Свисток.) Луций.Доколе нами правит рабский дух, До той поры нам суждено смиренье Пред смертью неотвратной и безумьем, Лавиною сметающим всё на своем пути... (Свисток.) Калигула. Я же говорил, что не люблю отсутствия рифмы... И при чем тут «лавина»... (И т.д. — говорит с Кереей.)(Свисток.) Старый патриций (умильно).Печален человек, Чья жизнь в тоскливом ожиданье смерти Проходит чередой безрадостной часов. Так бесконечны дни и тяжко Предчувствие неотвратимого... Еще в те дни, когда младенцем в колыбели блаженство... Калигула (вопит). Нет! Какое отношение к этой великой теме имеет младенчество какого-то идиота? Можешь ты мне сказать — какое? Старый патриций. Но Гай, я еще не кончил... (Пронзительный свисток.)
Октавий. Но мир иной несет лишь тяжкий груз Раскаянья и мук неотвратимых. Содеянного зла посеяв семена, Зловонный урожай их собирать придется. Быстро уходит в полной тишине. Я не прошу пощады у судьбы. Ее ударов трудно избежать, я знаю, И миг желанный смерти тороплю, Опустошенным сердцем обмирая В предчувствии. Так день сменяет ночь,
Явиться в мир жестокий.
Звенят цикады, жар земной спадает, И голоса крестьян, и скрип повозок... Калигула (мягко). Довольно, Сципион. Ты еще слишком молод, чтобы усваивать истинные уроки смерти. Сципион (глядя Калигуле в глаза). Я был слишком молод, когда потерял отца. Калигула (сморщившись, как от боли, резко). Уходи, Сципион. Твой отец уже давно так и сделал. Сципион уходит. На пороге двери: Сципион. Не надо, Гай, так со мною говорить, пусть даже и в последний раз. Эта безумная игра, этот неумолимый ход событий и тебя затягивает в круговорот смертей, организованных тобой же. Мне кажется, я тебя понял. Ни для тебя, ни для меня, так на тебя похожего, выхода больше нет. Я ухожу, прощай. (Пауза, смотрит на Калигулу. С чувством.) Когда будет... всё кончено,.. не забудь, что я тебя любил. (Уходит.)Калигула (резко отворачиваясь). Эй вы там! Уходите все. Плохой поэт — слишком тяжкое испытание для моего вкуса. Раньше я вас считал своими друзьями, думал, что вы составите последнюю линию моей обороны. Но я ошибся. Теперь я буду числить вас своими врагами. Поэты против меня — это, могу сказать, конец. (Уходит. Закрывая дверь, очень тихо.) Все вон. Патриции уходят. Сцена убийства Геликона Цезония. О чем ты думаешь? Калигула. Почему ты еще здесь... Цезония. Потому что ты любишь меня. Калигула. Нет. Если бы я тебя убил, то понял бы это наверное. Да, это было бы достойным увенчанием моего пути. Цезония. Что ж, это мысль. Осуществи ее. КАЛИГУЛА кружит вдоль стен; Цезония. Нет, тебя не убьют. Мы защитим тебя, нас еще много, тех, которые тебя любят. Калигула. Вас остается всё меньше. Что было нужно для этого, я сделал. Цезония. Как, должно быть, хорошо — жить и любить в чистоте душевной. Калигула. Каждый добивается чистоты как умеет. Цезония. Значит, мало мне видеть, как ты убиваешь других, я должна еще знать, что и тебя убьют? Мало того, что ты приходишь ко мне жестокий и истерзанный, что, когда ты ложишься, от тебя пахнет убийством? Я каждый день вижу, как в тебе умирает всё человеческое. (Оборачивается к нему.) Калигула. О, меня убьют не те, кого я лишил сына или отца. Эти поняли. Они со мной, у них тот же вкус во рту. Но другие, те, над кем я издевался, — от их уязвленного самолюбия у меня нет защиты. И потом, против меня не только трусость, но и мужество, смелость тех, кто хочет жить и быть счастливым. Цезония. Как странно. В моей душе ничего не осталось кроме тебя. Пауза Калигула. А, я знаю, почему ты здесь. Потому, что были эти ночи, дарившие нам наслаждение, острое и безрадостное, потому, что ты так много знаешь обо мне. Но в этот час, когда моя жизнь кажется мне такой длинной, так тяжело нагруженной останками прошлого, ты остаешься единственным свидетелем. И как бы я хотел, чтобы этот свидетель исчез.Цезония. Ты не прогонишь меня. Калигула. Но я не могу противиться постыдной нежности к той старой женщине, кем ты скоро станешь. И с ужасом понимаю, что эта постыдная нежность и есть единственное чистое чувство, которое дала мне жизнь. Цезония. Что ж... Я счастлива тем, что ты сказал. Калигула (взрываясь). А кто тебе сказал, что я несчастлив? (Пошла музыка.) Цезония. Счастье великодушно. Оно не истребляет других. Калигула. Значит, есть два вида счастья. Я выбрал тот, который смертоносен. Раньше я думал, что дошел до пределов страдания. Но нет, оказывается, можно идти еще дальше. Настоящее страдание наступает, когда понимаешь, что и горю приходит конец. И вот там, за рубежами страны отчаяния находишь счастье, бесплодное и величественное. Нас было всего двое или трое за всю историю, кто испробовал это счастье на деле. Но всему приходит конец! Какое открытие! И ты, Цезония, досмотрела эту трагедию до самой развязки. Пора перед тобой упасть занавесу. А для меня нет оправданий ни в чем. Сегодня я еще более свободен, чем был все эти годы. Цезония (со страхом). Такая ужасная свобода — это и есть твое счастье? Калигула. Да. Это оно и есть. Благодаря ему я обрел богоравное ясновидение одиночек. Я живу, я убиваю, я обладаю головокружительным могуществом разрушителя, рядом с которым могущество творца кажется мне бесплодной пародией. Это и есть счастье — невыносимое освобождение, презрение ко всему на свете, и кровь и ненависть вокруг. Необъятная радость безнаказанного убийцы, несравненное уединение человека, окидывающего взглядом всю свою жизнь. Неумолимая логика, которая перемалывает человеческие жизни (смеется), и твою тоже, Цезония. Чтобы для меня настало наконец вожделенное одиночество во веки веков. Цезония. Но убийством ничего нельзя решить. Калигула. Ты тоже виновна, Цезония! Ты тоже... (Взрыв музыки.) (КАЛИГУЛА душит ее, зажав дверью, затем отшатывается, (Делает шаг назад. Он как будто немного успокоился. Взрыв музыки. Калигула. В историю, Калигула, в историю! (Падает и корчится под ударами музыки, как под автоматной очередью.)КАЛИГУЛА протягивает к залу руку. (Хрипит.) Я — еще — жив! (Затихает.)Из всех дверей появляются заговорщики, |
Страница спектакля «КАЛИГУЛА»
О проекте Купить диски Спектакли Фото Медиа Сценарии Воспоминания Дневники Читалка Новости
