|
Сценарий спектакля Театра-студии на Юго-Западе
|
|
Входит Геликон, патриции со страхом Управитель. Вот-вот. Он вернется так же внезапно, как и ушел. Геликон. Все это очень тревожно. Старый патриций. Ну, в конце концов в его возрасте это обычное дело. Такова молодость. Муций. Да-да, с годами это проходит. Вот я в прошлом году тоже потерял жену. Ничего, время лечит. Геликон. Вы что, в самом деле ТАК думаете? Муций. Конечно. Будем надеяться, что и он забудет. Старый патриций. Разумеется, забудет! Одну потерял, десятерых найдет. Геликон. А с чего вы взяли, что дело тут в любви? Управитель. А в чем же еще? Уже три дня никаких известий! Геликон. Может быть, у него разболелась печень. Старый патриций. В самом деле? Геликон. Или просто опротивело видеть вас каждый день. Окружающих было бы гораздо легче выносить, если бы они могли время от времени менять физиономии. Но увы, меню постоянное. Всегда одно и то же рагу. Лепид. Хотелось бы верить, что дело именно в любви. Во-первых, это так трогательно. Геликон. И вполне для вас объяснимо, да? Если дело в любви, любовь понятна всем. Это болезнь такого рода, что не щадит ни умных, ни дураков. Октавий. Но горести, на наше счастье, не вечны. Любая печаль рано или поздно проходит. Кто из нас способен страдать ну, хотя бы, больше года? Муций. Никто! Этого не может никто, иначе наша жизнь превратилась бы в пытку. Вот я, например, в прошлом году потерял жену. Да, я много плакал, все это помнят, но потом я ее забыл. Конечно, временами мне становится грустно. Но, в общем, ничего. Луций. Никто! Никто не может страдать больше года. Старый патриций. Да-да... Луций. Природа всё мудро устроила. Старый патриций. Природа всегда разумна. Геликон. Да. Но когда я смотрю на вас, мне начинает казаться, что и у неё бывают неудачи. Входит КЕРЕЯ. Та же реакция патрициев. Октавий. Ну что, Керея?Керея. По-прежнему никаких известий. (Общая реакция.) Спокойствие, господа, спокойствие. Давайте соблюдать приличие. Римская империя — это мы. Если мы потеряем лицо, империя потеряет голову. Сейчас не время паниковать. Геликон. Вот-вот. А для начала давайте позавтракаем. Империи это пойдет на пользу. Луций. Правильно, не стоит из-за всяких химер забывать о насущном. Лепид. Не нравится мне все это. Всё шло слишком хорошо. Он был идеальный император. Муций. Да, как раз то, что нужно: он был совестливый и неискушенный. Октавий. Почему, собственно, «был»? Да что с вами такое, к чему эти стенания? Почему бы ему не продолжать в том же духе? Конечно, он любил Друзиллу. Но, в конце концов, она была его сестрой. Довольно и того, что он с ней спал. А уж будоражить весь Рим из-за того, что она умерла, — это переходит все границы. Лепид. Всё равно. Мне это не нравится, и бегство его мне непонятно. Октавий. Да, Керея, нет дыма без огня. Керея. Во всяком случае, в интересах государства нельзя допускать, чтобы кровосмешение принимало трагический оборот. Управитель. Ну пусть, пусть кровосмешение, но потихоньку. И тайно. Геликон. Тайно?! Ха-ха-ха! Кровосмешение неизбежно производит некоторый шум. Кровать-то скрипит, если так можно выразиться. А впрочем, с чего вы взяли, что дело тут в Друзилле? Старый патриций. А в чем же еще? Геликон. А вы угадайте. Наш Калигула несчастен, но, может быть, он и сам не знает, почему! Наверно, он почувствовал, что его приперли к стенке, и тогда он сбежал. (Глядя на Керею.) Каждый на его месте поступил бы точно так же. Входит СЦИПИОН. Керея. Ну что, Сципион? Есть новости?Сципион. Пока нет. Но какие-то крестьяне видели его тут, неподалеку, вчера ночью, в грозу. Керея. Это длится уже три дня... Сципион. Да. Я был при нем, как обычно, и все видел. Он подошел к телу Друзиллы. Дотронулся до него кончиками пальцев. Потом как будто о чем-то подумал, повернулся кругом и вышел твердой походкой. С тех пор его ищут. Керея. Он слишком любил литературу. Старый патриций. Естественно в его возрасте. Лепид. Да! Но не в его положении. Император-художник — это не укладывается в голове. Конечно, раз-другой у нас были такие. Всюду есть паршивые овцы. Но у прочих хватало вкуса оставаться чиновниками. Луций. Так было спокойнее. Каждому свое ремесло. Сципион. Что можно сделать, Керея? Керея. Пока ничего. Управитель. Обождем. Если он не вернется, придется его заменить. Между нами говоря, императоров у нас хватает. Октавий. Да, не хватает у нас только настоящих людей. Муций. А вдруг он вернется в опасном расположении духа? Старый патриций. Мы его наставим на путь истинный. Керея. А если он не пожелает слушать ваши наставления? Управитель (смеется). Что ж! Разве не я написал когда-то трактат о государственных переворотах? Керея. Я бы предпочел, чтобы меня не отрывали от моих книг. Сципион. Прошу меня извинить. (Уходит) Керея. Он оскорбился. Старый патриций. Он мальчишка. Молодые люди все заодно. Управитель. Заодно или нет, все равно они состарятся. Сципион. (Вбегая) Калигула! Калигулу видели в дворцовом саду! Смех Геликона. Проход патрициев. |
|
Появляется КАЛИГУЛА — сгорбленная фигура в центре на авансцене спиной к зрителям, голова опущена, руки безвольно свисают. Геликон — у стены сбоку; не говорит, а выдыхает слова, в голосе сочувствие и преклонение. Геликон. Здравствуй, Гай.Калигула (хриплым шепотом). Здравствуй, Геликон... Геликон. Ты как будто устал? Молчание Калигула. Я... много ходил.Геликон. Да. Тебя долго не было. Калигула. Трудно было найти. Геликон. Найти что? Калигула. То, что я хотел. Геликон. А... что ты хотел? Калигула (просто). Луну. Геликон. Что? Калигула. (поворачиваясь к залу). Я хотел луну. Геликон. А! (Молчание. Подходит поближе.) Зачем? Калигула. Это одна из тех вещей, которых у меня нет. Геликон. Понятно. А теперь все в порядке, да? Калигула. Нет, я не смог овладеть ею. Геликон. Это досадно. Калигула. Да, поэтому я так устал. (Пауза.) Геликон! Геликон. Да, Гай. Калигула. Ты думаешь, я сошел с ума. Геликон. Ты прекрасно знаешь, что я вообще никогда не думаю. Я не настолько глуп для этого. Калигула. Да. И всё-таки я не сумасшедший, наоборот, я сейчас рассудителен как никогда. Просто я внезапно почувствовал, что мне нужно невозможное. (Пауза.) Существующий порядок вещей меня не устраивает. Геликон. Гай, но это весьма распространенная точка зрения. Калигула. Да. Но раньше я этого не знал. Теперь знаю. Этот мир, каков он есть, невыносим. Поэтому мне нужна луна, или счастье, или бессмертие, пусть даже безумие, но только не из этого мира. Геликон. Рассуждение последовательное. Но мало кому удавалось быть абсолютно последовательным. Калигула. Потому люди и не могли ничего добиться, что не были последовательны. А я хочу попробовать быть логичным до конца. Геликон. Гай!.. Калигула. Я знаю, о чем ты думаешь. Сколько шуму из-за смерти одной женщины! Нет, дело не в этом. Конечно, несколько дней я не мог отделаться от мысли, что женщина, которую я любил, — мертва. Но что такое любовь? Пустяк. Просто эта смерть обозначила истину, из-за которой луна стала мне необходима. Это очень простая и ясная истина, но ее трудно открывать для себя и тяжело выносить. Геликон. Что это за истина, Гай? Калигула (отвернувшись, невыразительным голосом). Люди смертны, и потому несчастны. Геликон (помолчав). Да, но с этой истиной люди давно примирились, и аппетита она у них не отбивает. Калигула (внезапно взрывается). Значит, вокруг меня ложь, а я хочу, чтоб люди жили в истине! И у меня есть средство заставить их жить в истине. Я знаю, чего им не достает. Им не хватает знаний, и у них нет учителя, который понимал бы, что он говорит. Геликон. Гай, сначала тебе необходимо отдохнуть. Калигула (говорит мягко). Это невозможно, и теперь уже, я думаю, навсегда. Если я буду спать, кто мне даст луну? (Удар) Я слышу шаги и голоса. Сюда идут. Забудь, что ты меня видел. Калигула направляется к выходу. Оборачивается. Калигула. И пожалуйста, помогай мне с этих пор.Геликон. Но в чем? В чем я могу помочь тебе, Гай? Калигула. В невозможном. (Спускается в люк.) Геликон (вдогонку). Я постараюсь. КАЛИГУЛА уходит. ГЕЛИКОН смеется. Сципион. Геликон, он действительно не проходил здесь? Когда вы виделись в последний раз, Геликон?Геликон. Я не являюсь его доверенным лицом. Я всего лишь зритель. По-моему, это разумнее. Цезония. Но я прошу тебя. Я прошу, Геликон, если знаешь... Геликон. Милая Цезония, Гай идеалист, это известно всем. Другими словами, он еще не всё понял. Я же с некоторых пор понимаю всё, вот почему я ни во что не вмешиваюсь. Цезония. Геликон... Геликон. Цезония! Я зритель, всего лишь зритель. Но я хочу вас предупредить: если Гай начнет всё понимать — он со своим добрым сердечком во всё начнет вмешиваться. И вот тогда одним богам известно, во что это нам обойдется. Сципион. Он не проходил здесь? Геликон. Прошу прощения — время завтракать! Цезония. Но стражник видел его, он прошел в этом направлении. Геликон. Время завтракать! Цезония. Но весь Рим видит Калигулу повсюду, Геликон! Геликон. А Калигула видит только свою идею, это я вам могу сказать! Сципион. Какую идею, Геликон? Геликон. А вот этого и я не знаю. Прошу прощения — время завтракать! (Уходит.) Цезония. Надо что-то предпринять. Конечно, всё дело в Друзилле. Он действительно ее любил. Как, должно быть, страшно видеть смерть той, которую еще вчера сжимал в объятиях. Сципион (робко). А ты, Цезония? Цезония. Я? Что я? Я — его давняя любовница. Сципион. Цезония, его надо спасти. Цезония. Значит, он тебе дорог? (Выходит вперед.) Сципион. Да! Он был добр ко мне. Он многому меня научил. Некоторые его слова я помню наизусть. Он говорил, что жизнь нелегка, но нам в ней даны религия, искусство, любовь, которые поддерживают нас. Единственное заблуждение, — говорил он, — заставлять людей страдать. Он хотел быть справедливым. Цезония. Он!.. Он слишком молод! У меня никогда не было другого бога, кроме собственного тела. И этого бога я прошу сегодня, чтобы мне вернули Гая!.. (Уходит, повторяя диалог с Геликоном.) Сципион. Гай! Гай! (Уходит.) Входит КАЛИГУЛА. Мечется между дверьми, за каждой из них люди. Калигула (сдавленным голосом, загнанно). Я понимаю, вы настаиваете на этом разговоре... (Кричит.) Я не хотел бы сегодня говорить о делах!.. Потому что я недостаточно собран!.. Старый патриций. Но цезарь, мы искали тебя три дня. Эти дела безотлагательны, поверь нам! Лепид. Цезарь, мы беспокоились, пойми нас! Муций. Три дня прошли, как три года, поверь нам! Октавий. Гонцы уходили и возвращались ни с чем, цезарь! Управитель. Мы были обеспокоены твоим состоянием, пойми. Луций. Мы ждали тебя, цезарь. Страдают интересы Империи. Ущемляется величие Рима! Калигула. Да, а какая связь между моим отсутствием и величием Рима?! Управитель. Во-первых, цезарь, надо решить несколько срочных вопросов, касающихся казны. Октавий. Северные границы империи ненадежны, цезарь. Старый патриций. Необходимо повысить косвенные налоги через цены на предметы первой необходимости... Лепид. Не решен вопрос о снабжении легионов в Галлии. Муций. Судебный произвол в Нижней Аттике, вопросы смертных казней!.. Луций. Проведение аграрных реформ, цезарь... Управитель. Казна, казна, самый главный вопрос! Калигула. Я знаю, с казной плохо. Но на самом деле всё важно: и величие Рима, и приступы артрита у Цезонии. И судейский произвол... Старый патриций. Общественная мораль... Октавий. Внешняя политика... Управитель. Финансы, финансы!.. Луций. Аграрная реформа!.. Муций. Мы ждали тебя три дня, цезарь. Калигула (беря себя в руки). Так. Всё. Я вернулся. Надеюсь, ничего важного за эти три дня не произошло. Теперь я займусь этими вопросами лично. Думаю решить их в ближайшие три недели. Итак, казна! Я знаю, с казной плохо. Но у меня есть план. Мы перевернем всю нашу политическую экономию в два хода. Слушайте меня внимательно. Ход первый... (Звуки журчащей воды.) Итак, ход первый: все патриции, все лица в Империи, владеющие каким-либо состоянием — большим или маленьким, это совершенно одно и то же, — принудительно обязываются лишить наследства своих детей и завещать всё государству.Управитель. Но, цезарь... Калигула. Я никому не давал слова. Теперь ход второй. Свет на зал Мы, по мере наших надобностей, будем убивать этих лиц согласно списка, составленного произвольно. В случае необходимости мы можем изменить порядок казней, опять-таки произвольно. Таким образом мы унаследуем всё, и наша политическая экономия будет перевернута в два хода.Свет убирается А порядок казней действительно не имеет значения. Вернее, все казни важны одинаково, из чего следует, что они не важны вовсе. Впрочем, что те, что другие — все виновны. Заметьте, кстати, что грабить граждан напрямую не более безнравственно, чем вводить косвенные налоги через цены на предметы первой необходимости. Управлять — значит грабить, это всем известно. Только способы есть разные. Я буду грабить открыто. (Обрадованно.) Это высвободит низший персонал. (Управителю, резко.) Управитель! Оформишь приказ немедленно. Все римляне подпишут завещания сегодня вечером, а жители провинции — самое позднее через месяц. Разошли гонцов.Управитель. Цезарь, ты не отдаешь себе отчета... Луций. Цезарь, но как тебя понимать?.. Муций. Мы ждали тебя три дня... Старый патриций. Это игры человеческими жизнями!.. Калигула. Слушайте меня, тупицы! Слушайте меня внимательно. Если казна что-нибудь значит, то человеческая жизнь не значит ничего. Вы должны согласиться с этим рассуждением и полагать, что ваша жизнь — ничто, коль скоро деньги для вас — всё. Я решил следовать логике и, поскольку власть принадлежит мне, скоро вы увидите, чего эта логика будет вам стоить. А возражающих я истреблю вместе с их возражениями. Управитель! (Реакция Управителя.) Если потребуется, начну с тебя. Управитель. Цезарь, моя добрая воля выдержит любую проверку! Калигула (взрываясь). Моя также, смею тебя уверить! И потом, радуйтесь, что я играю в вашу игру вашими же картами. (Помолчав, спокойно.) К тому же мой план гениален своей простотой, поэтому прения прекращаются. У вас есть три секунды, чтобы исчезнуть. Считаю: раз... два... ПАТРИЦИИ исчезают. КАЛИГУЛА оседает на пол. Сципион. Гай! Но это невозможно. Я тебя не понимаю. Калигула. А речь как раз идет о невозможном, ты всё понимаешь, вернее — о том, чтобы невозможное сделать возможным. А порядок казней действительно не имеет никакого значения, надо только быть логичным до конца. Сципион. Но Гай, это развлечение безумца. Калигула. Нет, Сципион, это призвание императора. Наконец-то я понял, в чем истинная польза власти — дать шанс невозможному. Отныне и на все грядущие времена моя свобода безгранична. Геликон. Это шутка, Гай. Калигула. Нет, это логика. Геликон (грустно). Я не знаю, стоит ли этому радоваться. Калигула. Я тоже. Но я знаю, что с этим надо жить. КЕРЕЯ смеется, подходит ближе. Калигула (с издёвкой). Керея! А почему ты здесь?! Ведь я велел всем уйти. Уходи, Керея, я не хочу тебя больше видеть.Керея. Я удивлен, Гай. Калигула. Не удивляйся. Я не люблю литераторов и не выношу их вранья. Они говорят, чтобы не слышать себя. Если бы они себя услышали, то поняли бы, какие они ничтожества, и замолчали. Ступай и помни: я ненавижу лживые показания. Керея. Если мы и лжем, то чаще всего непреднамеренно. Я не признаю себя виновным. Калигула. Ложь не бывает невинной. А ваша ложь приписывает значение вещам, людям, всему миру. Вот чего я не могу вам простить. Этот мир, каков он есть, не имеет никакого значения. Кто это понимает — обретает истинную свободу. Потому-то я вас и ненавижу, что вы несвободны. Керея. И всё же следует выступать в защиту этого мира, коль скоро мы хотим в нём жить. Калигула. Не надо защиты, слушанье дела окончено. Этот мир, каков он есть, не имеет никакого значения. Во всей Римской империи свободен я один. Радуйтесь, наконец-то у вас появился император, который обучит вас свободе. Сципион. Это развлечение безумца. Керея. Я удивлен, Гай. Калигула. Уходи, Сципион, и ты, Керея, тоже. Геликон, возвестите Риму, что ему наконец возвращена свобода, но вместе с ней наступает (с расстановкой) великое испытание. Они уходят. КАЛИГУЛА отворачивается. Цезония. Ты плачешь?Калигула. Да, Цезония. Цезония. Да но... что, в сущности, произошло? Ты любил Друзиллу, правда, но одновременно ты любил и меня, и многих других женщин. Её смерть для тебя — не причина метаться три дня и три ночи под открытым небом и возвращаться назад с таким чужим лицом. Калигула (оборачивается). Да кто тебе говорит о Друзилле, глупая? Ты не можешь представить себе, чтобы человек плакал из-за чего-нибудь кроме любви? Цезония. Прости, Гай. Но я пытаюсь понять. Калигула. Люди плачут оттого, что всё идет не так, как им хочется. Цезония. Гай... (Хочет подойти к нему.) Калигула. Оставь, Цезония. (Она отступает.) Но не уходи, побудь со мной. Цезония. Я сделаю всё, что ты пожелаешь. В мои годы знают, что жизнь не очень-то к нам ласкова. Но если уж есть зло на этой земле, зачем же самому стараться его приумножать? Калигула. Ты не понимаешь. Неважно. Может быть, я сам из этого выберусь. Но я чувствую, как во мне просыпаются какие-то безымянные существа. Что мне с ними делать? Раньше я знал, что люди впадают в отчаянье, но не понимал, что значит это слово. Я думал, как и все, что это болезнь души. Нет, это тело страдает. У меня болит кожа, грудь, ноги. Меня тошнит, голова кружится. Но самое ужасное — это вкус во рту. Вкус не крови, не смерти, не лихорадки, а всего этого вместе. Стоит мне пошевельнуть языком, как всё вокруг чернеет. И люди кажутся мне омерзительны. Как тяжело, Цезония, как горько становиться человеком! Цезония. Тебе надо заснуть, спать долго, расслабиться и ни о чём не думать. Я буду с тобой, а когда ты проснешься, мир обретет для тебя прежний вкус. И постарайся употребить свою власть на любовь к тому, что еще стоит любить. Ведь возможное тоже должно получить свой шанс. Калигула. Но нужно заснуть, нужно забыться, а на это я не способен. Цезония. Тебе так кажется потому, что ты слишком устал. Пройдет время, и у тебя снова будет твердая рука. Калигула. Только надо знать, к чему её приложить. И зачем мне твёрдая рука, для чего мне это неслыханное могущество, если я не могу изменить миропорядка, не могу сделать так, чтобы солнце садилось на востоке, чтобы страдание исчезло и люди больше не умирали? Нет, Цезония, не всё ли равно, спать или бодрствовать, если у меня нет власти над миропорядком. Цезония. Значит, ты хочешь сравняться с богами. Я не знаю более страшного безумия. Калигула. И ты, ты тоже считаешь меня сумасшедшим. Да кто такой... этот Бог! — чтобы я хотел с ним сравниться? То, к чему я стремлюсь изо всех сил, превыше всяких богов. Я берусь управлять государством, где царствует невозможное. Цезония. Ты не можешь сделать так, чтобы небо перестало быть небом, чтобы прекрасное лицо стало безобразным, а человеческое сердце бесчувственным. Калигула (всё больше воспламеняясь). А я хочу перемешать небо и землю, красоту сплавить с безобразием, из страдания высечь брызги радости. Цезония (становится перед ним, умоляя). Но ведь есть добро и зло, величие и низость, праведность и беззаконие. Это всё останется неизменным, Гай. Калигула (всё так же возбужденно). А я желаю это всё изменить. Я принесу в дар нашему веку равенство. И когда всё выравняется, невозможное придет наконец на землю и луна — ко мне в руки, тогда, быть может, люди перестанут наконец умирать и будут счастливы. Цезония. Но ты не сможешь отвергнуть любовь. Калигула (взрываясь бешенством). Любовь?!! (Смеется.) Любовь!.. Я понял, что это вздор. Важно совсем другое: государственная казна! Ты ведь слышала, правда? С этого всё и начинается. Теперь-то я наконец буду жить! Жить, Цезония, жить; а жизнь и любовь — вещи противоположные. Это я тебе говорю. (Музыка.) И я приглашаю тебя на невиданный праздник, на вселенский судебный процесс, на прекраснейшее из зрелищ. Но мне нужны люди, зрители, жертвы и виновные. Введите виновных. Мне нужны виновные. Виновны все. Я хочу, чтобы ввели приговоренных к смерти. Публика, где моя публика? Судьи, свидетели, обвиняемые, все осуждены заранее! О Цезония, я им покажу то, чего они никогда не видели: единственного свободного человека в этом государстве! А ты, Цезония, будешь мне повиноваться. Ты будешь мне помогать. Поклянись помогать мне, Цезония. Цезония (оглушенная). Зачем мне клясться, ведь я люблю тебя. (В открытые двери.) Сюда! Все сюда! Калигула. Ты сделаешь всё, что я скажу. Цезония (в промежутке между ударами). Всё, что захочешь, Калигула, только перестань. Сюда! Все сюда! Калигула. Ты будешь жестокая. Цезония (плача). Жестокая. Сюда! Все сюда! Калигула. Холодная и неумолимая. Цезония. Неумолимая... Сюда! Калигула. И ты будешь страдать. Цезония. Хорошо, Калигула, но я схожу с ума! Вбегают ПАТРИЦИИ Калигула (глядя в зал, как в зеркало). Всё, лица стерлись! Никого нет. Пустота!Теперь подойдите ближе. Ваш император вам приказывает подойти ближе. (Все в страхе приближаются.) Кто остался? Теперь смотрите. Кто это? Кто?!!Цезония (со страхом). Калигула! Калигула. Калигула. Припадок. Все убегают в ужасе. Музыка — всхлипы. В доме Кереи собрались ПАТРИЦИИ Луций. Вот цена вашего преступного благодушия! Мерейя. Он переходит все разумные границы! Муций. Какие границы?! Он просто издевается над нами! Вот уже три года... Старый патриций. Он топчет наше достоинство. Октавий. Этого больше терпеть нельзя. Лепид. Каждый вечер, отправляясь на загородную прогулку, он заставляет нас бежать за его носилками! Луций. И говорит, что бег полезен для здоровья. Мерейя. Этому нет оправданий. Этого простить нельзя. Муций. Вот уже три года! Старый патриций. Из меня, старейшего патриция, он делает посмешище! Он называет меня «женушкой»! Мерейя. Этого простить нельзя! Сципион. Всё! Не знаю, как вы, а я свой выбор сделал! Муций. Три года!.. Лепид. Мы заставим его считаться с нами!.. Общий говор. Мерейя. Смерть!.. (Сказал и сам испугался. Тише.) Смерть ему.Старый патриций. Патриции, терпение. Я умоляю вас, терпение... Октавий. Терпение?! Корнелий, он конфисковал все твое имущество — и ты собираешься терпеть?! Сципион, он убил твоего отца; Кассий, он похитил твою жену и отдал ее в свой публичный дом; Лепид, он убил твоего сына. И вы собираетесь терпеть? Сципион. Октавий, убив моего отца, он решил за меня. Октавий. Вы все еще колеблетесь? А мой выбор сделан. У меня нет больше колебаний, предпочесть ли возможный риск нынешней невыносимой жизни в страхе и в бессилии. Муций. Мы с тобой, Октавий. Он отдал наши места в цирке и вынудил нас драться с плебеями, чтобы потом потяжелее нас наказать. Мерейя. Он трус. Лепид. Он циник. Луций. Комедиант. Старый патриций. Импотент. Муций. Он просто издевается над нами вот уже три года! Смерть ему! ВСЕ. Смерть ему! Входит КЕРЕЯ Керея. Куда это вы так торопитесь?Октавий. Во дворец. Керея. Я так и понял. И вы думаете, вас впустят? Октавий. Мы не собираемся просить разрешения. Керея. Как вы вдруг осмелели! Вы хотя бы позволите мне войти в мой собственный дом? Мерейя. Входи, но знай: Калигуле нет оправдания. Муций. Смерть ему!.. Керея. Это не так просто, как вам кажется, друзья мои. Страх, который вы сейчас испытываете, не заменяет мужества и хладнокровия. Всё это преждевременно. Октавий. Керея! Если ты не с нами, уходи, но попридержи язык. Керея (помолчав.). Я всё-таки думаю, что я с вами. (Общее одобрение.) Я думаю, что я с вами, но по другим причинам. Октавий. Хватит болтовни! Луций. Его нельзя простить. Старый патриций. Он делает из нас посмешище! Называет меня «женушкой». Керея. Да, действительно, хватит болтать. Я хочу, чтобы всё было ясно. Если я и с вами, то не за вас. Ваша тактика мне кажется неудачной. Вы же не поняли вашего врага по-настоящему, вы приписываете ему мелочные замыслы. А у него нет иных замыслов, кроме грандиозных. Вы же спешите навстречу собственной гибели. Научитесь сначала видеть его таким, какой он есть, тогда вы сможете лучше с ним бороться. Октавий. Мы видим его таким, какой он есть: самым бесноватым из тиранов! Керея. Не уверен. Безумные императоры у нас бывали. Этот недостаточно безумен. Он знает, чего хочет. Луций. Он хочет нас всех убить. Старый патриций. Он хочет всем смерти. Керея. Нет, смерть для него вещь второстепенная. Его могущество служит страсти более высокой и более губительной. Он угрожает тому, что для нас важнее всего. Конечно, не впервые у нас кто-то располагает безграничной властью, но впервые ею пользуются безгранично, до полного отрицания человека и мира. Вот что меня в нем пугает и с чем я хочу бороться. Сципион. Что делать, Керея? Керея. Расставаться с жизнью не так страшно, на это у меня хватит мужества, когда понадобится. Но смотреть, как тает смысл нашей жизни, как мы теряем основания существовать, — невыносимо. Нельзя жить, не имея на то оснований. Октавий. Месть — чем не основание для жизни? Керея. Согласен. И хочу присоединиться к вам в этом. Но поймите, я так поступаю не из сочувствия к вашим ничтожным обидам, а для того, чтобы сразиться с великой идеей, победа которой означала бы конец света. Я могу примириться с тем, что вас выставляют на посмешище. Но я не могу допустить, чтобы Калигуле удалось то, о чем он мечтает. Всё, о чем он мечтает! Он свою философию претворяет в трупы, и, к несчастью, эта философия неопровержима. Когда нечего возразить — надо браться за оружие! Октавий. Значит, надо действовать. Керея. Да. Надо действовать. Но вы не сокрушите эту преступную власть в открытом бою. Сражаться можно с тиранией, с бескорыстным злом надо хитрить. Надо помогать ему созреть, дожидаться, пока его логика перерастет в абсурд. И поймите, я с вами только на время. Потом я не стану служить вашим целям. Все, что мне нужно, — это обрести былое спокойствие в мире, который обретет былую цельность. Я ничего не добиваюсь для себя. Меня побуждает действовать другое — страх, страх разума перед этой нечеловеческой бурей чувств, обращающей мою жизнь в ничто. Октавий (выступая вперед). Кажется, я тебя понял... Керея. МОЮ жизнь — в ничто! Октавий. ...хотя, возможно, и не до конца. (Свет на зал.) Но главное — ты, как и все мы, полагаешь, что основы нашего общества потрясены. Семейные устои шатаются, исчезает уважение к труду, вся страна предается богохульству. Добродетель зовет нас на помощь, неужели мы останемся глухи к ее голосу? (Свет гасится.) Неужели мы позволим, чтобы патрициев каждый вечер заставляли бежать за носилками цезаря? Старый патриций. Чтобы их называли «душка», «моя прелесть»? Луций. Чтобы у них отнимали жен? Лепид. И детей? Мерейя. И деньги? Муций. Вот уже три года!.. Луций. Нет, не позволим! Октавий. Керея, ты хорошо говорил, и правильно сделал, что удержал нас. Время действовать еще не пришло: сегодня народ был бы против нас. Готов ли ты вместе с нами дожидаться подходящего момента? Керея. Да, предоставим Калигуле и впредь идти своим путем. Более того, будем его подталкивать всё дальше. Будем пестовать его безумие. Настанет день, когда он окажется один на один со страной, населенной мертвецами и родными мертвецов. Музыка. Входят ГЕЛИКОН и ЦЕЗОНИЯ, становятся у дверей. Старый патриций. Да что мы ему сделали? Геликон. В том-то и дело, что ничего. Цезония. Не понимаю, как можно быть такими ничтожествами. Это становится невыносимо! Геликон. Вы, конечно же, замышляли заговорчик? Не так ли? Старый патриций. Это неправда, поверь мне. Почему он так думает? Цезония. Он не думает, моя прелесть, он знает. Геликон. Я думаю, что в глубине души он чуть-чуть этому рад. Снизу появляется КАЛИГУЛА. Калигула. Керея, я решил немного отдохнуть в твоем доме! Хорошо, что здесь собрались патриции — заодно мы обсудим некоторые государственные вопросы. О, Муций!.. Я позволил себе пригласить с собой твою жену. Надеюсь, ты не будешь возражать. (Старому патрицию). Здравствуй, душка!Итак, вам известно, что финансы нашего государства держатся лишь только потому, что давно приобрели такую привычку. Но со вчерашнего дня и привычка уже не помогает. Поэтому я поставлен перед прискорбной необходимостью прибегнуть к сокращению персонала. В духе самоотверженности, который вы, без сомнения, сумеете оценить, я решил урезать расходы двора, отпустил кое-кого из рабов и на их место взял вас. (СЕНАТОРЫ переглядываются в замешательстве.) Не вижу энтузиазма... Ну, проявите же немного доброй воли. Вы скоро сами убедитесь в том, что спускаться по социальной лестнице гораздо легче, чем подниматься по ней.Цезония, а как наказывают нерадивых рабов? Цезония. Думаю, бьют кнутом. Калигула. Ну... Надо постараться! В каждом деле главное — порядок! (Геликону.) По-моему, они утратили сноровку. Геликон. Мало сказать, какая у них была сноровка? Они только и умеют, что бить и давать указания. Им придется набраться терпения, если сенатора можно сделать из человека за один день, то работника — лет за десять. Калигула (оглядывая Керею). А чтобы сделать работника из сенатора? Боюсь, потребуются все двадцать лет. Геликон. Ну, что-нибудь получится. По-моему, у них есть призвание к этому делу! Они просто созданы для рабства. (Калигула подошел к Старому патрицию.) Смотри, их даже в пот бросило. Калигула. Я думаю, на первых порах не будем с них требовать слишком многого. Ой, Геликон! Я совсем забыл, а ты мне не напомнил: у меня на сегодня еще казнь. (Доверительно.) Да, Руфию повезло, что мне вдруг захотелось отдохнуть. Не знаю, сможет ли он это оценить — маленькая оттяжка перед смертью... (Объясняет.) Руфий — это |