ЭСКОРИАЛ

Сценарий спектакля Театра-студии на Юго-Западе

II действие («Что случилось в зоопарке»)

[по пьесе Эдварда Олби «The Zoo Story» (1958г.) в переводе Н.Треневой]


Музыка.
На ступенях лестницы в пятне света появляется Джерри. В его глазах отчаяние и усталость. Оглядывается по сторонам, в темноте проходит вдоль левой стены, в луче световой пушки останавливается у левой колонны и испытующе смотрит в зал.
Затемнение.

Переход музыки.
На садовой скамье, освещенной рассеянным светом, заложив ногу на ногу, сидит Питер. Он читает журнал «Time».
Затемнение.

Переход музыки.
Джерри проходит вдоль сцены, в луче световой пушки останавливается у правой колонны, обводит глазами зрителей, словно ищет кого-то
или хочет услышать ответ на не заданный им вопрос.
Затемнение.

Музыка заканчивается щебетом птиц.
Питер читает журнал, Джерри снова у лестницы.
Огляделся, взглянул вверх на птиц, присмотрелся к Питеру и начал.

   Джерри. А я сегодня был в зоопарке.

Питер не обращает на него внимания.
Джерри кашляет, чтобы привлечь к себе внимание и повторяет.

Я говорю, я сегодня был в зоопарке. МИСТЕР!
   Питер (реагирует). А?..
   Джерри. Здрасьте...
   Питер. Здравствуйте.
   Джерри. Я сегодня был в зоопарке, потом прошел пешком всю Пятую авеню. Вы мне не скажете, я шел на север?
   Питер (озадаченно). Постойте, дайте сообразить.
   Джерри (тычет пальцем в зал). Ну вот это какая улица?
   Питер. Это? Пятая авеню.
   Джерри. А та, что ее пересекает?
   Питер. О, это Семьдесят четвертая.
   Джерри. А зоопарк возле Шестьдесят четвертой.
   Питер. Д-да.
   Джерри. Значит, я шел на север.
   Питер (ему не терпится вернуться к чтению). Да, по-видимому, так.
   Джерри. Добрый старый север, ха-ха...
   Питер (почти машинально). Ха-ха.

Джерри подходит к скамейке, вынуждая Питера оторваться от чтения и взглянуть на него.

   Джерри (выходит вперед. После паузы показывает рукой). Но все-таки я шел не прямо на север, а...
   Питер. Ну да. В северном, так сказать, направлении.
   Джерри (показывает). Да, в северном направлении... (Видя, что Питер держит во рту сигарету и собирается прикурить, с показным ужасом произносит.) Вы что, хотите нажить себе рак легких?
   Питер (вскидывает на него глаза, показывает сигарету). Нет, сэр. От этого не наживешь.
   Джерри. Правильно, сэр. От этого вы скорее наживете себе рак во рту, и вам придется вставить такую штуку, какая была у Фрейда после того, как ему полчелюсти удалили. Как называются эти штуки?..
   Питер (нехотя). Протезы, что ли?
   Джерри. Именно! Слушайте, да вы образованный человек! Вы случайно не врач?
   Питер. Нет, я не врач, просто я об этом где-то читал.
   Джерри. Где?
   Питер. Кажется, в журнале «Тайм». (Берется за журнал.)
   Джерри. По-моему, журнал «Тайм» не для болванов.
   Питер (коротко глянув на него). По-моему, тоже.
   Джерри (после паузы, привлекая внимание). Очень хорошо!.. что там — Пятая авеню.
   Питер (рассеянно). Да?
   Джерри. Терпеть не могу западную часть парка.
   Питер. Да? (Осторожно, но с проблеском интереса.) Почему?
   Джерри (небрежно). Сам не знаю.
   Питер. А! (Снова углубляется в журнал.)
   Джерри (молча глядит на Питера). Ну что? Может, поговорим? (Питер отрывается от журнала и пожимает плечами.) Или вам не хочется?
   Питер (закрыв журнал, с явной неохотой). Ну, давайте поговорим.
   Джерри. Я вижу, вам не хочется.
   Питер (кладет журнал, убирает незакуренную сигарету. Улыбнувшись). Да нет, я с удовольствием.
   Джерри (весомо). А вы знаете, не стоит, если не хочется.
   Питер (наконец решительно). Ну, давайте, давайте поговорим.
   Джерри. Ну, давайте. Хорошая погода сегодня...
   Питер. А, да. Чудесная.
   Джерри. А я сегодня был в зоопарке.
   Питер. Да, кажется, вы уже говорили...
   Джерри. Да, а завтра вы об этом прочитаете во всех газетах, если уже сегодня вечером не увидите по телевизору. (Питер заинтересованно посмеивается.) У вас есть телевизор?
   Питер. Даже два.
   Джерри. Да, почему?
   Питер. Ну, один для детей.
   Джерри. А... Значит, вы женаты?
   Питер. Разумеется!
   Джерри. Почему "разумеется"? Нигде, слава богу, не сказано, что это обязательно.
   Питер. Да... это конечно...
   Джерри. Значит, вы женаты и у вас есть дети.
   Питер. Да. Двое.
   Джерри. Мальчики?
   Питер. Нет, девочки... обе — девочки.
   Джерри. Но вам хотелось мальчиков.
   Питер. Ну... естественно, каждому человеку хочется иметь сына, но...
   Джерри (чуть насмешливо). Но так рушатся мечты, да?
   Питер (с раздражением). Я совсем не это хотел сказать!
   Джерри. И больше вы не собираетесь иметь детей?
   Питер (рассеянно). Нет. Больше нет. (Заинтересовано.) А как вы узнали?
   Джерри. А вот по тому, как вы кладете ногу на ногу (Питер мрачнеет), или что-то такое в вашем голосе. А может быть, случайно догадался. Жена не хочет, да?
   Питер (яростно). А вот это не ваше дело! Понятно?!
   Джерри. Понятно...

Пауза.

   Питер. Что ж, это верно. У нас не будет больше детей.
   Джерри (мягко). Вот я и говорю — так рушатся мечты.
   Питер (прощая ему это). Ну... может, вы и правы.
   Джерри. Ну... Что же еще?
   Питер. Вы что-то говорили про зоопарк... что я об этом прочту или увижу?..
   Джерри. А, да, зоопарк... Я сегодня был в зоопарке, а потом пришел сюда... Послушайте, а вас не удивляет, что я вот так к вам пристаю на улице средь бела дня?
   Питер (пожимает плечами). Ну...
   Джерри. А знаете, почему я к вам пристаю? Мне очень редко приходится разговаривать с людьми, разве только спросишь: когда начнется сеанс, или: где тут уборная, или: где пиво дают, или: (легонько стукая Питера в плечо) не давай волю рукам, приятель, — ну в общем, сами знаете.
   Питер. Честно говоря, не знаю.
   Джерри. Но иногда хочется поговорить с человеком — поговорить по-настоящему: хочется узнать о нем все...
   Питер (смеется, ощущая неловкость). И сегодня ваш подопытный кролик — я?
   Джерри. Ну почему — кролик? (Изображает кролика, смеется.) Да ведь в такой яркий, насквозь солнечный день лучше нет, чем поговорить с порядочным женатым человеком, у которого есть жена, две дочки и, наверное,.. собака?

Питер качает головой.

Нет собаки?

Питер грустно качает головой.

Странно! По вашему виду можно заключить, что вы любите животных.

Питер уклончиво кивает.

Кошка?

Питер уныло кивает и показывает два пальца.

Кошки! Слушайте, не может быть, чтобы вы это по своей воле... Жена и дочки?

Питер кивает.

Любопытно, а еще что-нибудь у вас есть?
   Питер. Еще у меня есть еще два попугайчика. У каждой дочки по штуке.
   Джерри. Ты смотри, птички.
   Питер. Они живут в клетках, в комнате моих дочек.
   Джерри. А они ничем не болеют?
   Питер. Кто?..
   Джерри. Птички.
   Питер. Не думаю.
   Джерри. А то бы вы клетку открыли, выпустили их, кошки бы их сожрали и тоже, может быть, подохли.

Смеется. Питер растерянно смотрит на него, потом усмехается.

Любопытно... Любопытно, а чем вы занимаетесь, чтобы прокормить всю эту ораву?
   Питер. Я работаю в одном издательстве. Мы издаем учебники.
   Джерри. Да? Интересно... И сколько же вы зарабатываете?
   Питер (возмущенно). Ну, послушайте!
   Джерри (спокойно). А что такого? Я просто хочу узнать, сколько вы зарабатываете.
   Питер. Ну хорошо, я зарабатываю полторы тысячи в месяц, но никогда не ношу с собой больше сорока долларов... так что... если вы... если вы бандит... ха-ха!..
   Джерри (пристально вглядываясь в него). Где вы живете?

Питер колеблется

Ох, слушайте, я не собираюсь вас грабить, не собираюсь похищать ваших дочек, кошек, попугайчиков... Я просто хочу знать, где вы живете.
   Питер (слишком громко). Я живу между Лексингтон-авеню и Третьей авеню, на Семьдесят четвертой улице.
   Джерри. Ну вот, видите, не так трудно было ответить, правда? (Отворачивается от Питера. Прохаживается.)
   Питер. Вы меня извините, я вообще человек сдержанный... Вы как-то странно со мной разговариваете, как будто допрашиваете меня... Почему вы все время стоите?
   Джерри. Сейчас... Сейчас я немного похожу, потом сяду. (В его взгляде отчаяние чередуется с насмешкой. Глядя в зал, он произносит с расстановкой.) И вот тогда ОН увидит выражение ЕГО лица.
   Питер. Что-что? Чьего лица? А-а, это вы наверное, опять о зоопарке?
   Джерри (рассеянно, потом словно вдруг очнувшись). Да... Я был сегодня в зоопарке, потом пришел сюда. Слушайте, а ну... быстро... (Резко садится на скамью и жестикулирует, почти задевая Питера.) быстро скажите мне, какая разница между вышесреднего-средним классом и нижевысшего-средним классом?
   Питер (отшатнувшись). Послушайте, уважаемый...
   Джерри. Давайте без «уважаемых».
   Питер (огорченно). Это получилось как-то фамильярно? Наверно, да. Вы спросили о классах, я как-то растерялся...
   Джерри. А когда вы растеряны, вы становитесь фамильярным?
   Питер. Я... Я иногда не очень умею выражать свои мысли. (Пытается подшутить над собой.) Я ведь издатель, а не писатель.
   Джерри (усмехается, но не этой шутке). Ну ладно. Если быть откровенным, то это я фамильярен с вами. Ладно. Издатель... Кто ваши любимые писатели?
   Питер. У меня универсальные вкусы, если можно так выразиться.
   Джерри. Бодлер? Маркенд?
   Питер (снисходительно). Ну, Бодлер, на мой взгляд, стоит неизмеримо выше, но и Маркенд, конечно, занимает определенное место...
   Джерри. Стоп, стоп. Слушайте, вы... знаете, что я сделал перед тем, как пойти в зоопарк? (Питер насторожился. Заговорщическим тоном) Я... прошел пешком всю Пятую авеню... (Питер разочарован.) Всю — от Вашингтон-сквер до зоопарка.
   Питер. О, значит, вы живете в Гринич Виллидже! (Это соображение, видимо, помогает ему что-то понять.)
   Джерри. Нет, я там не живу. Я до Виллиджа на метро доехал, а потом уже пошел пешком. Иногда человек должен сделать большой крюк в сторону, чтобы верным и кратчайшим путем вернуться на место. Порой это просто необходимо.
   Питер (почти недовольно). О, а я думал, вы живете в Гринич Виллидже.
   Джерри. Вы что хотите? Сделать все на свете удобопонятным? Разложить все по полочкам? Навести порядок?

Садится. Весь дальнейший рассказ вроде бы обращен к Питеру,
но Джерри все время слегка выделен светом,
и — за исключением реплик диалога — обращаться он будет скорее в зал.

А хотите, я вам расскажу, где я живу? Я живу в старом четырехэтажном доме, где сдаются комнаты. Я живу на последнем этаже, мое окно выходит во двор, на западную сторону. Это смехотворно тесная каморка, вместо одной стены там дощатая перегородка, эта перегородка отделяет мою смехотворно тесную каморку от другой смехотворно тесной каморки; наверно, когда-то вместо этих двух была одна, тесная, но не настолько смехотворно. За перегородкой живет чернокожий педик, который всегда держит дверь открытой настежь, ну, не всегда, но ВСЕГДА, когда он выщипывает себе брови, что он делает с буддийской сосредоточенностью. У него гнилые зубы, и притом редкие, и он ходит в японском кимоно, тоже очень реденьком; в этом кимоно он бегает на лестницу в клозет и обратно, и это бывает очень часто. То есть он часто ходит в клозет. Ко мне он никогда не пристает и никого к себе не приводит. Он просто выщипывает брови, носит кимоно и бегает в клозет, вот и всё. На моем этаже есть еще две комнаты окнами на улицу: те, кажется, чуть побольше, но тоже крохотные. В одной живет семья пуэрториканцев: муж, жена, куча детей. Никогда не мог сосчитать, сколько их. Там всегда крик и гам. Во второй комнате тоже кто-то живет, но я никогда не видел, кто.
   Питер (недоуменно). Почему... почему же вы там живете?
   Джерри (опять рассеянно). Не знаю.
   Питер. Очевидно, это малоприятное место... этот дом, где вы живете.
   Джерри. Ну, конечно, это вам не квартира на Семьдесят четвертой улице. Но с другой стороны, у меня же нет одной жены, двух дочек, двух кошек и двух попугайчиков... Что у меня есть? У меня есть мыльница, бритвенный прибор, консервный нож — такой, знаете, с ключом; кое-какая посуда — ложка, чашка,... кое-какая одежонка, несколько книг, колода порнографических карт, две рамки для фотографий, обе пустые, древняя пишущая машинка, которая пишет только заглавные буквы, и маленький ящичек-сейф БЕЗ ЗАМКА, в котором лежат... что? Камешки! Морские голыши, которые я собирал, будучи еще ребенком. А под ними... как под прессом... кое-какие письма... «пожалуйстные» письма... пожалуйста, не делай того-то и того-то, пожалуйста, сделай то-то и то-то, пожалуйста, пожалуйста... И «когдашние» письма. Когда ты приедешь? Когда же ты напишешь? Когда?.. Но эти письма более поздние.
   Питер. Скажите... Вот вы говорили, что у вас есть две рамки для фотографий?.. Почему они пустые?
   Джерри. У меня просто нет никого, чьи фотографии я мог бы вставить в эти рамки.
   Питер. Но ваши родители... может быть, какая-то женщина...
   Джерри. Вы удивительно наивный человек... Но мои дорогие родители померли... понятно? Я горюю по ним... ей-богу. Но... Они доигрывают свой водевильчик уже на небесах, и я не знаю, почему я должен смотреть на них, чистеньких и прилизанных, в рамках. Моя дорогая мамочка сбежала от папочки, когда мне было десять лет, и пустилась в адюльтерное турне по всем нашим южным штатам... Эта прогулочка длилась целый год... И среди других многих ее привязанностей самым главным и неизменным оставалось чистое виски. Во всяком случае, так уверял меня дорогой папочка, когда съездил на юг и вернулся... привез ее... в гробу. Дорогая мамочка отдала богу душу на какой-то свалке в Алабаме. Когда она умерла, до нее там никому и дела не было. Да и кто она была? Просто пьянчужка... Пьянчужка откуда-то с Севера. После этого дорогой папочка праздновал Новый год две недели подряд и спьяну угодил под автобус. Ну, как будто бы все... Да, нашлась еще мамочкина сестрица, тетушка. Я стал жить у нее, но, признаться, мало что о ней помню, разве только что она все делала сурово — сурово ела, сурово работала, сурово молилась, сурово спала. А в тот день, когда я окончил школу, она, представьте, вдруг окочурилась прямо у дверей своей, ну, можно сказать, и моей квартиры. Ну прямо анекдот, не правда ли?
   Питер. Ах ты... ах ты...
   Джерри (оглядевшись). Ах — кто?.. О, простите, я забыл спросить, как Вас зовут?
   Питер. Питер.
   Джерри. А я — Джерри. Вот давайте теперь подумаем, Питер, на кой черт мне иметь женскую фотографию, да еще в двух рамках? Вы помните, у меня же две рамки. Понимаете, я ни с одной дамочкой больше одного разу не встречался, и им просто в голову не приходило дарить мне фотографии. Странно, а черт его знает, может, и грустно это.
   Питер. Что? Что они не дарили вам фотографий?
   Джерри. Нет. Что я не мог спать... или, как это говорят, заниматься любовью, с женщиной больше одного раза. Одного, вот какое дело...
   Питер. Ну, это как раз очень просто...
   Джерри (со злостью). Сейчас скажете, что непременно надо жениться и завести попугайчиков?
   Питер (тоже сердясь). Что вы прицепились с попугайчиками? Живите один, если вам угодно...
   Джерри (всполошившись). Ну ладно, ладно. Не обижайтесь. Ради бога, не обижайтесь. Я вовсе не хотел вас обидеть. (Питер пожимает плечами, но успокаивается. Джерри опять прежним тоном.) Между прочим, любопытно, что вы поинтересовались рамками. Я думал, что вас больше заинтересуют порнографические карты.
   Питер (многозначительно улыбнувшись). О, я видел такие карты.
   Джерри. Да?.. (Смеется.) Должно быть, в школе среди мальчишек они ходили по рукам? А может, у вас имелась собственная колода?
   Питер. Да, было такое дело.
   Джерри. А перед женитьбой вы ее выбросили.
   Питер. Ну, естественно, зачем они были мне нужны, когда я стал взрослым.
   Джерри. Серьезно?
   Питер (испытывая неловкость). Знаете... мне неприятно говорить о таких вещах.
   Джерри. Да? Ну и не говорите. Тем более, что я не намерен копаться в вашей взрослой половой жизни; я просто хотел показать разницу между порнографическими картами в отроческом и зрелом возрасте. (Декламирует.) Мальчишке порнографические карты служат заменой практического опыта, а взрослому практический опыт заменяет фантазию. Вы правы... Но вас, кажется, больше интересует, что случилось в зоопарке...
   Питер (с облегчением). Да, давайте лучше о зоопарке!..
   Джерри. Ну ладно, я расскажу вам кое-что... Так вот, я живу на четвертом этаже, я вам уже говорил. По-моему, в этом доме с каждым этажом вниз комнаты становятся все лучше и лучше. Я не знаю, конечно, так мне кажется. Я не знаю никого с третьего и второго этажа. А нет, постойте, знаю. Знаю, что на третьем этаже живет какая-то женщина. Знаю потому, что когда спускаюсь вниз по лестнице, я всегда слышу из-за двери ее плач — негромкий, но очень отчетливый. Но я, собственно, не о ней, а о собаке и о хозяйке дома. Понимаете, Питер, я не люблю грубо отзываться о людях, но наша хозяйка — это жирная, безобразная, глупая, грязная, злобная, вечно пьяная груда мяса. Вы, должно быть, заметили: я избегаю крепких слов, поэтому не могу как следует ее описать.
   Питер. Нет... Вы ПРЕКРАСНО ее описали.
   Джерри. Да? Вам понравилось? Мерси... Ну так вот, у нее есть собака — я вам потом и про собаку расскажу. И вот к вечеру, когда эта хозяйка высосет свою пинту лимонного джина, она останавливает меня в подъезде, хватает за рукав (хватает Питера за рукав, тот отодвигается), норовит затиснуть в угол и наваливается всем своим мерзким телом, чтобы я не препятствовал ей говорить. Запах от нее... Вы себе не представляете... и где-то в уголке ее птичьего мозга, развитого лишь настолько, чтобы она могла есть, пить и испражняться, где-то там живет крохотная пародия на страсть. И вот я, Питер, я и есть предмет ее потной похоти.
   Питер. Ужасно...
   Джерри. Но я придумал, как ее отваживать. Когда она пристает ко мне, когда она ко мне прижимается и наваливается всем своим мерзким телом, я говорю ей: любовь моя, да разве тебе вчерашнего и позавчерашнего мало? Она пыжится, стараясь вспомнить, закатывает глазки, и тут, Питер... тут мне кажется, что в этом истерзанном доме я делаю хоть одно доброе дело... ее немыслимая рожа расплывается в блаженной улыбке, она хихикает и постанывает, думая о вчерашнем и позавчерашнем, она вспоминает ТО, ЧЕГО НЕ БЫЛО. Потом она зовет собаку, это черное чудовище, и уходит к себе. И я спасен до следующей встречи.
   Питер. Даже не верится, что так в жизни бывает...
   Джерри (чуть насмешливо). Вы думали, так бывает только в книгах?
   Питер (серьезно). Да.
   Джерри. А факты проще считать выдумкой. Вы правы, Питер. Не уходите. Вы ведь еще не уходите?
   Питер. М-м... (Колеблется.).
   Джерри. Не уходите. Потому что я сначала расскажу про собаку, а потом я расскажу, что случилось в зоопарке.
   Питер (принуждено смеется). У вас полно всяких историй, правда?
   Джерри. Не хотите — не слушайте. Вас тут никто не держит, имейте это в виду.
   Питер (раздраженно). А я и сам знаю.
   Джерри. Знаете? Ну и хорошо. Значит, так. (Как будто читая огромную афишу.) ИСТОРИЯ О ДЖЕРРИ И СОБАКЕ! (Обычным тоном.) Дело в том, что иной раз необходимо сделать большой крюк в сторону, чтобы кратчайшим путем вернуться на место; впрочем, может, это совсем и не о том. Но именно потому я сегодня отправился в зоопарк и потом шел на север... вернее, в северном направлении, пока не пришел сюда. Ну ладно. Так вот, собака эта — какое-то черное чудовище: огромная морда, крохотные уши, глаза красные, кровью налитые, может, больные, не знаю; и все ребра выпирают наружу. Пес черный, весь сплошь черный как уголь, только глаза красные... да, на правой передней лапе открытая рана, тоже красная. Страшилищу этому, как видно, уже немало лет. Ну, что еще... да, иногда он показывает клыки, серо-желто-белые, когда рычит. Вот так (рычит на Питера) — гр-р! Так он зарычал на меня, как только увидел впервые, в тот день, когда я въехал в этот дом. И с этой минуты от этого пса мне не стало покоя. Понимаете, Питер, животные ко мне не льнут, я же не святой Франциск, которого птички облепляли. Животные ко мне равнодушны... Как и люди. (Чуть усмехается.) Почти всегда. Но этот пес не был равнодушен. (Джерри встает, обходит скамейку. Теперь свой рассказ он будет сопровождать игрой-показом.) С первой же минуты он стал на меня рычать, он бежал за мной и норовил вцепиться мне в ногу. Не то чтобы он кидался на меня как бешеный, нет — но ковылял вслед, довольно бойко и очень настойчиво, хотя мне всегда удавалось удрать. (Задирает ногу на спинку скамейки, показывает.) Вот, видите — он вырвал клок из моих штанов; это было на второй день, как я переехал туда, но я пнул его ногой и мигом взлетел по лестнице в свою комнату. (Недоуменно.) Как с ним управляются другие жильцы, до сих пор не знаю, но сказать вам правду? По-моему, это он ТАК только со мной. Я его к этому располагаю. Ну вот. Так продолжалось целую неделю, и, как ни странно, только когда я входил, — когда я выходил, он не обращал на меня никакого внимания. Вот что меня занимает. Верней, занимало. Псу вроде только и нужно было, чтобы я забрал свои пожитки и отправился ночевать на вокзал. Однажды я, спасаясь от пса, влетел по лестнице в свою комнату, бросился на кровать и стал думать о собаке. Я решил. Сначала попробую убить пса добротой, а если не выйдет... так просто убью. (Питера передернуло.) Спокойно, Питер, сидите и слушайте.

Выходит к правой колонне.
Освещение скамейки уменьшается, Джерри выделен световым пятном.
Весь дальнейший монолог, хотя по форме он обращен к Питеру,
Джерри произносит непосредственно в зал.

На другой день я купил целый кулек бутербродов с котлетами, знаете, такие непережаренные, без лука. По пути домой хлеб я выкинул, котлеты оставил. Подхожу к подъезду, открываю дверь — вижу, сидит это чудовище. Примеривается. Рычит. Я осторожно вошел, вытащил котлеты из кулька и положил шагах в десяти от пса. (Показывает.) Вот так. Пес перестал рычать, принюхался и двинулся к котлетам; сначала медленно, потом быстрее... Дошел, остановился, поглядел на меня... А я ему улыбнулся, знаете, так, (показывает) заискивающе. Он опустил морду, понюхал и вдруг — гам! — как бросится на котлеты. Как будто в жизни ничего не ел, кроме тухлых очистков. Мне кажется, так оно и было. Мне кажется, хозяйка тоже питается только тухлятиной. Ну вот. Он мигом сожрал котлеты, потом попробовал сожрать и бумагу, потом сел — и улыбнулся. Даю вам слово, Питер, он улыбнулся, кошки ведь тоже улыбаются, я видел. И вдруг — раз! — как бросится на меня. Но и тут он меня не догнал. Я, как всегда, вбежал к себе, упал на кровать и опять стал думать о собаке. Сказать по правде, мне было обидно, и я разозлился. Черт побери!.. Шесть отличных котлет, без свинины, со свининой они такие отвратные... Я был просто оскорблен. Но, поразмыслив, я решил попытаться еще. Понимаете, пес явно питал ко мне антипатию. И мне хотелось узнать, смогу ли я эту антипатию побороть или нет. Пять дней подряд я носил ему котлеты, и пять дней подряд повторялось одно и то же: перестанет рычать, подойдет, понюхает, сожрет, улыбнется и — раз! — на меня! Наша улица была уже усеяна ломтиками хлеба от бутербродов. Я был не столько возмущен, сколько оскорблен. И я решил его убить.

Питер протестующе ерзает на скамейке.

Спокойно, Питер. Все равно мне это не удалось. В тот день, когда я решил убить пса, я купил только один бутерброд и, как я думал, смертельную дозу крысиного яда. А когда я покупал бутерброд, я сказал продавцу, что хлеба не надо, и думал, что он ответит что-нибудь вроде: без хлеба не отпускаем! или: что вы, ее с руки есть будете?! Но нет, он любезно завернул котлету в вощеную бумагу и сказал: «Кошечке своей скормите?» Я хотел было сказать: нет, хочу отравить знакомого пса. Но «знакомый пес» — это как-то..., и я, чтобы упростить дело, ответил, боюсь, что слишком громко и официально: «Да, скормлю своей кошечке». И тут люди в очереди вскинули на меня глаза. Вот всегда так — когда я хочу упростить дело, люди вскидывают на меня глаза. Но, правда, обошлось без усмешечек и всяких там острот. Так. По дороге домой я размял котлету в руках и перемешал с крысиным ядом. Мне было и грустно и противно... Ну, подхожу к подъезду, открываю дверь, вижу, сидит это чудовище, примеривается, рычит, ждет подачки, а потом на меня кинется. Он, бедняга, так и не сообразил, что, пока будет улыбаться, я всегда успею удрать. Ну, положил я отравленную котлету, стал на лестницу и жду. Бедный пес вмиг ее проглотил, улыбнулся и раз! — на меня. Но и тут он меня, как всегда, не догнал, я, как всегда, по лестнице бросился в свою комнату. А ПОТОМ ПЕС СИЛЬНО ЗАБОЛЕЛ! Я об этом догадался потому, что меня уже никто не встречал, а хозяйка вдруг протрезвела. В тот день, когда ему стало хуже, она остановила меня у лестницы и сказала, что ее песика бог вот-вот заберет к себе. Она даже забыла про свое гнусное вожделение и впервые широко открыла глаза, а они у нее оказались совсем как у собаки. Она хныкала и умоляла меня помолиться за бедного песика. Я хотел было ей сказать: мадам, уж если за кого молиться, так это за моего соседа, что ходит в кимоно и выщипывает себе брови, за семью пуэрториканцев, за человека в комнате напротив, которого я никогда не видел, за ту женщину, что всегда плачет за своей закрытой дверью, и за всех людей в таких домах, как этот... но я, мадам, не умею молиться! Но... чтобы упростить дело... я сказал, что помолюсь. И тут она вскинула на меня глаза. И сказала, что я все вру, и хочу, чтобы собачка околела. А я ответил, что нет, я этого не хочу, и это была правда. Я хотел, чтобы пес выжил, и не только потому, что я его отравил. Откровенно говоря, боюсь, я этого хотел, чтобы посмотреть, как он будет ко мне относиться. (Обращаясь в зал, с истовостью проповедника.) Вы поверьте, это важно. Поймите — это ОЧЕНЬ важно: МЫ ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ РЕЗУЛЬТАТЫ НАШИХ ПОСТУПКОВ. (Глубокий вздох.) Ну, в общем, пес оклемался. Понятия не имею, почему, разве только он потомок того пса, который сторожил врата не то рая, не то еще какого-то теплого местечка. Я не силен в мифологии. (Не глядя, указывает рукой в сторону Питера.) А вы? Ну, так или иначе, а пес выздоровел, и хозяйку опять потянуло на джин — все стало как прежде. В тот день, когда ему стало лучше, я вечером шел домой из киношки, где смотрел фильм, который уже видел... а может, он просто ничем не отличался от тех, что фильмов, что я смотрю каждый день... Я шел и так надеялся, что пес меня ждет... Я был... как бы это сказать... одержим?.. нет... заворожен?.. нет, не то... Мне до боли в сердце не терпелось встретиться со своим другом псом.

Питер смотрит на него с насмешкой.
Джерри, не глядя, машет в его сторону рукой.

Да, Питер. Именно так. Мне до боли в сердце не терпелось встретиться со своим другом псом. Я вошел в дверь и, уже не осторожничая, прошел до лестницы. Он уже был там... Я остановился. Он смотрел на меня, а я на него. (Тихо вступает музыка.) Кажется... кажется, мы стояли так очень долго, словно истуканы... и смотрели друг на друга. Я дольше, чем он. Собака вообще долго не может выдерживать человеческий взгляд. Но за эти двадцать секунд или два часа, что мы смотрели друг другу в глаза, между нами возник контакт. Вот этого-то я и хотел: я любил пса и хотел, чтобы пес полюбил меня. Я пытался его полюбить и пытался убить; и то и другое мне в отдельности не удалось. Я надеялся... сам не знаю почему, я ждал, что собака поймет...

Джерри предельно напряжен. Его речь становится все более нервной, громкой, переходя постепенно в крик и почти в рыдание.
Громче становится и музыка.

Дело в том, дело в том, что... Если не получается общение с людьми, надо начинать с чего-то другого. С ЖИВОТНЫХ! Понимаете? Человек обязательно должен как-то общаться хоть с кем-нибудь. Если не с людьми... если не с людьми... так с чем-то другим. С кроватью, с тараканом, с зеркалом... нет, с зеркалом не годится, это уж последнее дело... С тараканом... с... ковриком, с рулоном туалетной бумаги... нет, это тоже не годится, как и зеркало. Видите, как трудно — очень мало что годится! С уличным перекрестком... с разноцветными огнями, которые отражаются на мокрых тротуарах... со струйкой дыма... с колодой порнографических карт... с ящичком-сейфом... БЕЗ ЗАМКА... Знаться с любовью, с блевотиной, с плачем... с яростью оттого, что хорошие дамочки вовсе не хорошие и не дамочки... с торговлей телом, которое есть сосуд любви, — и я могу это доказать!.. (Опускается на колени.) С истошным воем, оттого что никак не умрешь... С Богом! как вы считаете, Питер? с Богом!.. а он — в моем соседе, что ходит в кимоно и выщипывает брови, в той женщине, что всегда плачет за своей закрытой дверью... С Богом, который, мне говорили, давно повернулся спиной к нашему миру!.. А иногда и с людьми. (Тяжелый вздох. Музыка становится тише.) С людьми. А где лучше, где же лучше в этом унизительном подобии тюрьмы поделиться какой-то самой простой мыслью, как не в подъезде, у лестницы? Где? И попытаться... понять и чтобы тебя поняли... с кем же лучше попробовать, чем не с собакой... (Встает. Постепенно успокаивается.) А что? Мне показалось, что это вполне разумная мысль. Как известно, человек — лучший друг собаки. Так вот, мы с этим псом глядели друг на друга, я дольше, чем он. И с тех пор так и пошло. (Музыка стихла.) Каждый раз, встречаясь, мы с ним застывали на месте. Мы смотрели друг на друга грустно и чуть-чуть подозрительно, а затем изображали равнодушие. Каждый спокойно проходил мимо другого; мы уже понимали друг друга. Это очень грустно, но согласитесь, все-таки это было взаимопонимание. Мы много раз потом пытались общаться, но ничего уже не выходило. Пес возвращался к куче гнилых отбросов, а я беспрепятственно шел к себе. И я понял, что доброта и жестокость сами по себе и отдельно одно от другого, ни к чему не приводят; а одновременно, в сочетании, они учат чувствовать. Но какой от этого толк? Мы с псом пришли к компромиссу, к своего рода сделке. Мы друг друга не любим, но и не обижаем, потому что не пытаемся понять. И вот скажите мне, Питер, то, что я кормил пса, можно считать проявлением любви? А может, старанья пса укусить меня тоже были проявлением любви? Но если нам не дано даже понять друг друга, так зачем мы вообще придумали это слово — «любовь»?

Пауза. Джерри снова становится чуть насмешливым.

Ну, в общем, это конец «Истории о Джерри и собаке».

Питер молчит. Джерри нервно оживлен.

Ну что, Питер? Как вы думаете, можно назвать это, скажем, «Незабываемое знакомство», напечатать в каком-нибудь журнале и получить пару сотен долларов? А?

Питер встает и выходит вперед.

Давайте, давайте, Питер, скажите свое мнение.
   Питер (раздраженно). Зачем вы мне все это рассказываете?
   Джерри. А что, нельзя?
   Питер. Я НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛ!
   Джерри (настойчиво). Неправда! Я же старался объяснять, когда рассказывал. Это все связано с...
   Питер. НЕ ХОЧУ БОЛЬШЕ СЛУШАТЬ! Я не понимаю ни вас, ни вашей хозяйки, ни ее собаки...
   Джерри (после паузы). Ее собаки?! А я думал, это моя собака... (С горькой усмешкой.) Нет. Нет, вы правы. Это ее собака. Не знаю, что это мне вздумалось вам рассказывать... конечно, вы не понимаете. Я не живу на Семьдесят четвертой улице. Я не женат на двух попугайчиках или что там у вас. Мой дом — мерзейшая комнатенка в Вестсайде, в Нью-Йорке, величайшем городе мира. Аминь.
   Питер. Простите, я не хотел вас обидеть...
   Джерри. Да ну, ерунда. Я, наверное, испортил вам настроение?
   Питер. Честно говоря, я собирался этот вечер провести иначе.
   Джерри. То есть я не тот, кого вы ждали.
   Питер. Я никого не ждал.
   Джерри. Я так и думал. Но я здесь и никуда не ухожу, правда.
   Питер (решительно). Вы можете оставаться...
   Джерри (встревоженно). Нет, подождите. Я же вам не рассказал, что случилось в зоопарке. (Подходит к Питеру, усаживает его обратно на скамейку. Питер садится недалеко от левого края, Джерри — справа от него.) Я сейчас расскажу, что случилось в зоопарке, но сначала я скажу, зачем я туда пошел. Я пошел посмотреть, как люди ведут себя с животными и как животные ведут себя с людьми и друг с другом тоже. Конечно, конечно, это все весьма приблизительно, так как все они отгорожены решетками, животные от животных, и все животные — от людей. Но что вы хотите, это ведь зоопарк. (Толкает Питера в плечо.) Слушайте, подвиньтесь. (Питер чуть подвигается. Джерри усмехается и продолжает все громче.) Так вот, там были звери и люди, сегодня ведь воскресенье, там и детей было полно. (Тычет Питера в бок.) Подвиньтесь.
   Питер (начинает сердиться). Послушайте, места у вас достаточно! (Но он подвигается и теперь сидит на самом краю скамейки.)
   Джерри. Сегодня жарко, и вонь там была порядочная, толпы народа, продавцы воздушных шаров и мороженого, тюлени ревут, птицы гомонят... (Толкает Питера сильнее.) Подвиньтесь!
   Питер (в сильном раздражении). Да некуда мне двигаться.
   Джерри (почти кричит). Как раз кормили львов, и в клетку к одному льву вошел сторож. (Щиплет Питера.) ПОДВИНЬТЕСЬ!
   Питер (разозленно). Да некуда мне двигаться!
   Джерри. Хотите знать, что было дальше? (Снова щиплет его.)
   Питер. Кажется, не очень! И перестаньте вы щипаться! Что с вами?!
   Джерри. Вот как? (Щиплет его опять.)
   Питер. Прекратите! Что с вами?
   Джерри. Болван, я же сумасшедший!
   Питер. Неостроумно.
   Джерри. Слушайте, быстро пересядьте вон на ту скамейку, и, если будете паинькой, я расскажу, что было дальше.
   Питер (взволнованно). Да с какой стати? Чего ради я буду пересаживаться? Я каждое воскресенье сижу именно на этой скамейке. Мне здесь удивительно хорошо, здесь никто не мешает!
   Джерри (мягко). Убирайтесь отсюда, я прошу вас. Я хочу сидеть здесь один.
   Питер. А человек не может иметь всего, чего он хочет; человек может иметь только часть того, что ему хочется, а всего иметь не может! Вы должны бы знать, это общее правило!
   Джерри (смеется). Вы идиот! Тупица!
   Питер. Перестаньте ругаться!
   Джерри. Вы растение! Лопух! Идите лягте на землю!
   Питер (напряженно). Нет уж, теперь вы меня послушайте. Я вас терпел почти полдня.
   Джерри. Вы преувеличиваете.
   Питер. Все равно достаточно долго. Я терпел вас так долго потому, что вы казались... Словом, мне казалось, что вам нужно с кем-то поговорить.
   Джерри. О господи, вы мне до смерти надоели... (толкает Питера) убирайтесь прочь с моей скамейки.
   Питер. Я сейчас вызову полицию.
   Джерри (со смешком). Вызывайте.
   Питер (кричит). ПОЛИЦИЯ!
   Джерри (в один голос с ним). ПОЛИЦИЯ!
   Питер (растерянно). Чушь какая-то!
   Джерри. Еще бы не чушь: взрослый человек вопит, зовет полицию среди бела дня в парке, где его никто не трогает. Если б какой полицейский и забрел в эту сторону, он, наверно, решил бы, что вы спятили.
   Питер (с негодованием). Боже правый, я пришел сюда спокойно почитать, а вы вдруг отнимаете у меня скамейку. Вы что, с ума сошли?
   Джерри (усаживается, развалясь). Ну что ж, сейчас я открою вам один маленький секрет. На вашей драгоценной скамейке (с расстановкой) сижу теперь я! И вам больше не владеть ею в одиночку.
   Питер (в ярости сбрасывает Джерри со скамейки). Слушайте, а ну-ка прочь с моей скамейки! Плевать мне, разумно это или нет. Я хочу сидеть один. Убирайтесь отсюда!
   Джерри (издевательски). О! О! Оно и видно, кто с ума сошел. Знали бы вы, какой у вас сейчас дурацкий вид!
   Питер (в ярости и смущении). Это не важно. Вон отсюда!
   Джерри (вновь усаживается). А почему? Скажите, Питер, вот эта скамейка, это дерево и железо — дело вашей чести? Самое главное, за что вы в жизни ведете борьбу? Абсурд!
   Питер. Абсурд? Послушайте. Я не собираюсь рассуждать с вами о чести и ничего не желаю объяснять. Кроме того, это вовсе не дело чести, а даже если и так, вы все равно не поймете.
   Джерри (презрительно). Вы сами не знаете, что говорите. Наверно, вы впервые в жизни столкнулись с чем-то потруднее, чем менять вашим кошкам песочек. Глупый вы человек! Вы и малейшего понятия не имеете о том, в чем нуждаются другие.
   Питер. Опять завели... Вам-то, во всяком случае, эта скамейка не нужна.
   Джерри. Нда?
   Питер (дрожа от негодования). Я каждое воскресенье сижу на этой скамейке; мне здесь УДИВИТЕЛЬНО хорошо, здесь никто не мешает. И скамейку я вам не отдам!
   Джерри. Тогда деритесь за нее. Защищайте себя и свою скамью.
   Питер. Вы меня сами на это толкаете. Вставайте, будем драться.
   Джерри. По-мужски?
   Питер (вне себя от злости). По-мужски.
   Джерри. А знаете, я даже начинаю вас уважать... (Встает и оказывается лицом к лицу с Питером.) Вы, конечно, растение, и довольно глупое...
   Питер (наскакивает на Джерри с кулаками). Прекратите ругаться!
   Джерри. ...но вы не лишены достоинства, Питер, и это меня даже удивляет... (Отходит.) Ну прекрасно, будем драться за скамейку... (Пауза.) ...только силы у нас неравны. (Вынимает и с громким щелчком открывает устрашающего вида нож.)
   Питер (вдруг осознав положение). Сумасшедший! Вы что, буйно помешанный? Вы хотите меня убить?

Джерри делает несколько выпадов, заставляя Питера отступать.
В конце концов Питер оказывается прижатым спиной к колонне.
Они застывают: Джерри с ножом наизготовку, Питер — уронив руки — ему некуда отступать.

Долгая пауза — смотрят друг другу в глаза. Питер — с предсмертным ужасом, Джерри — изучающе. Он поднимает лезвие к лицу Питера и медленно, демонстративно роняет нож к его ногам.
Нож втыкается в доски сцены и застывает вертикально.
Джерри отворачивается и отходит.


   Джерри. Берите. Так мы силами сравняемся.
   Питер (отходит). НЕТ!
   Джерри (хватает Питера и отшвыривает при каждом слове «дерись»). Выродок несчастный, а ну, бери нож, дерись! Дерись за свою скамейку; дерись за своих попугайчиков и кошек, дерись за своих двух дочек, дерись за свою жену! (Опрокидывает скамейку.) Жалкое растение! (Плюет Питеру в лицо.) Ты даже не сумел сделать жене сына!
   Питер (в ярости). Я здесь ни при чем, это вопрос генетики!
   Джерри. Ну, дерись! (Снова ударив Питера, отскакивает вправо.)
   Питер (бросается к ножу, хватает его и, тяжело дыша, отступает назад.) Вы меня вынуждаете! (Крепко сжимает нож, вытянув перед собой руку не для нападения, а для защиты.)
   Джерри (тяжело вздохнув). Ну что ж, пусть будет так. (Идет на Питера.)
   Питер (отступает к левой колонне, держа нож перед собой. Просительно). Не подходите.

Долгая пауза. Вдруг Джерри раскрывает объятия и с размаху
крепко обнимает и прижимает к себе Питера, натыкаясь на нож.

Яркий свет, резкая музыка.

Они застывают в смертельном объятии.
Затем Джерри отталкивает Питера, нож выпадает и втыкается в доски.
Джерри стоит неподвижно, прижав к животу руку.


   Джерри (голос его иногда срывается, но он как бы перебарывает смерть. Он улыбается.) Спасибо, Питер. Всерьез говорю тебе спасибо.

Питер в ужасе, шатаясь, отошел назад и прислонился к стене.
Он не в силах двинуться с места; он оцепенел.

Ох, Питер, я так боялся, что я тебя спугну... (Силится засмеяться.) Ты не знаешь, как я боялся, что ты уйдешь, и я опять останусь один. А теперь я расскажу, что случилось в зоопарке. А в зоопарке случилось вот что... (Джерри медленно оседает на пол.) Когда я был в зоопарке, я решил, что буду идти на север... то есть в северном направлении... пока не встречу тебя... или еще кого-нибудь... и я решил, что я с тобой заговорю... нарасскажу всякого... такого, что тебе не... И вот что вышло. Видишь? Вот что вышло. Не знаю... этого ли я хотел? Нет, наверно, не этого... Ну, теперь ты знаешь, о чем прочтешь в газетах и чье лицо увидишь по телевизору... меня ты увидишь, мое лицо, вот это самое лицо.... А теперь иди. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя здесь застали? (Слабеющим голосом, смерть вот-вот наступит). И запомни, ты не растение, нет, ты тоже животное... Боже мой... (Умирает.)

Музыка, щебет птиц.

К о н е ц




Страница спектакля  «ЭСКОРИАЛ»

О проекте Купить диски Спектакли Фото Медиа Сценарии Воспоминания Дневники Читалка Новости

Rambler's Top100