GLASNOSTED OUT

...Любительский ансамбль, который достиг высочайшего профессионализма спустя несколько лет после основания в 1974 году, Московский Театр-студия на Юго-Западе впервые потряс Чикаго в феврале 1989 года, представив русскоязычную версию шекспировского «Гамлета». Для меня это было непонятно на слух, но как театр — сногсшибательно.

Режиссер Валерий Белякович и его художник по свету Наталья Овчинникова высветили в ангароподобном здании Театра Иллинойсского университета около дюжины маленьких световых пятен, оставив между ними темные провалы. Эти пятна появлялись и исчезали почти непрерывно, как будто не имея силы удержаться, создавая острое ощущение подкрадывающейся, заливающей все черноты.

Убийца-узурпатор, Клавдий, и его свита кружили от точки к точке, словно участники холодной, наглой и мрачной музыкальной игры. Когда Клавдий говорил, остальные буквально приплясывали ему в такт.

Гамлет тем временем танцевал по углам. Исполняемый Виктором Авиловым — советской кинозвездой, — Принц Датский держался в тени. Даже когда он попадал в световое пятно, он избегал в нем оставаться. Казалось, Авилов играет не Гамлета, а скорее, его призрак.

Между напыщенностью Клавдия и фактической бестелесностью Гамлета история обретала новые таинственные очертания. Фокус сместился. Мы не были больше в традиционном мире пьесы — пьесы, как ее принято понимать. Если обычно внутренние сердечные битвы Гамлета считаются сердцем пьесы «Гамлет», то Белякович концентрирует драматическую энергию на Клавдие: этот «Гамлет» на самом деле скорее «Клавдий». То есть это рассказ о человеке, который пришел к власти ценой преступления лишь для того, чтобы обнаружить, что этим преступлением власть безнадежно отравлена. Простым изменением акцентов Белякович обратил «Гамлета» в «Макбета».

Может быть, это самоочевидно в мире, где живет Белякович, но я был поражен. Каждый «Гамлет», которого я видел, трактовал Клавдия как злодея, чьей основной функцией было совершать действия, побуждающие Гамлета все основательнее погрузиться в свою личную трагедию. Даже классический отрывок, в котором Клавдий ищет прощения в своем сердце и на небесах («Слова парят, а чувства книзу гнут, / А слов без чувств вверху не признают»), обычно играется не столько ради присущей ему самому боли, сколько ради иронического воздействия на меланхолического Принца.

Но здесь был Клавдий со своей собственной трагедией, своей иронией, своей болью. С его собственным беспорядком в греховной, издерганной, высокомерной, извилистой душе. Исполняемый по очереди самим Беляковичем и его братом Сергеем, русский Клавдий не только разрушал общепринятые границы персонажа и изменял общепринятое понимание пьесы; он также позволял кинуть пленительный взгляд внутрь шекспировского искусства. Существуют дюжины диссертаций, посвященных вопросам, которые поднимает эта версия, — протомодернистским экспериментам Барда с точкой зрения, взаимным переходам между «Гамлетом» и «Макбетом», его тончайшему мастерству в прописывании и раскрытии второстепенных персонажей.

И в довершении всего, спектакль был прекрасен. Светотени Овчинниковой, рубленые черты лица Авилова. Трубное, агрессивное звуковое оформление Анатолия Лопухова. Ряд огромных колонн, которые сталкиваются друг с другом, когда Офелия Надежды Бадаковой — еще один призрак — сходит с ума...