Сюита в белом

ВАЛЕРИЙ БЕЛЯКОВИЧ поставил в руководимом им театре-студии «На Юго-Западе» «Калигулу» Альбера Камю и «Вальпургиеву ночь, или Шаги командора» Венедикта Ерофеева. При явном и резком различии тематики интеллектуальной драмы французского экзистенциалиста, экстраполированной на события распада Рима, и современной трагикомедии сумасшедшего дома обе постановки объединяет ясность авторской позиции в отношении свободы и достоинства личности, резкость режиссерской концепции, художественная выразительность оформления. И наконец — мощные актерские индивидуальности, Виктор Авилов и Павел Куликов — в эпицентре каждого спектакля.

Калигула В. Авилова, попирающий землю золотыми императорскими сапогами, взял на свои плечи тяжкое бремя безграничной свободы. Белый плащ, драпирующий его фигуру, символизирует ледяное равнодушие к человеческой жизни. Герой-диктатор счел себя «единственным свободным человеком» в мире.

Авилов со свойственной ему эмоциональной силой играет редкий по своей противоречивости характер. В Калигуле противоборствуют тиран и бог, жестокий разум и огонь души, гений и злодейство: «В настоящей страсти обязательно должна быть капля жестокости». Он уверен: путь к истине и свободе лежит через страх, боль, унижение. Испытание выдерживают немногие. Под белоснежными тогами гордых патрициев скрываются тронутые тлением души ничтожеств, и лишь траурные фигуры Геликона (И. Китаев), Хереи (В. Борисов) и Сципиона (А. Иванов), по замыслу режиссера, способны противостоять властной силе героя. Каждому антиподу и тайному союзнику Калигулы присущи не только сила противостояния, каждый из них — личность, в отличие от окружающих императора марионеток. Смелое самостоятельное мышление, достоинство и независимость — злейшие враги Калигулы. Он жаждал сравниться жестокостью с богами и принял освобождение в смерти.

Присущая режиссуре Беляковича агрессия художественного почерка перемежается в спектакле напряженными минутами тонкой интеллектуальной игры, и на стыке железного ритма музыки и грохота металлических конструкций возникает качественно иная система ценностей.

«ВАЛЬПУРГИЕВА НОЧЬ» В. Ерофеева переносит зрителей в современную психиатрическиу лечебницу. Возникает ряд ассоциаций от «Палаты №6» до «Полета над гнездом кукушки», от процесса Иосифа Бродского до героя Джека Николсона. Именно здесь с ужасающей четкостью проступает самая «болевая» проблема недавнего прошлого: человек, независимый в суждениях и внутренне свободный, обречен на гибель в условиях тотального подавления личности и торжества нерассуждающей силы.

Лев Гуревич в исполнении П. Куликова — философ и поэт, алкоголик и умница, фигура в высшей степени нестандартная — вступает в борьбу с патологическим идиотизмом ситуации. Надо сказать, что со времен гоголевских постановок Беляковича более блестящей комедии «На Юго-Западе» не было. Пересказать остроумное ёрничество, стихотворные эксперименты в стиле Н. Некрасова, бесконечные афоризмы и артистический юмор Гуревича–Куликова невозможно. Это тот случай, когда лучше один раз увидеть.

Но, как любая истинная комедия (сам автор определил её жанр — трагедийный), «Вальпургиева ночь» имеет печальный подтекст. И дело не только в том, что в дурдоме могут вылечить от «бреда правдоискательства, чувства ложно понятой чести и прочих атавизмов», а в том, что диктат нормы не предусматривает поэзии, грубость обрекает любовь на мучительное умирание. Для колоритной компании психов, маньяков, алкоголиков ночь Святой Вальпургии, то есть канун Первомая, становится трагической и последней. И в то время, как один за другим, живописно свисая с перекладин лестниц, они уходят в мир иной, зрителя не оставляет ощущение, что все же они более нормальны и реальны, чем ужасающий медперсонал больницы.

Единственный выход, предложенный Гуревичем, — уход в «неизвестность от забот». Они обретают её — долгожданную свободу, и от белых одежд смертников начинает исходить неземное голубое сияние. Трагический финал лавиной обрушивается на головы публики, а пауза после него и до первых аплодисментов тянется бесконечно долго.

Так в двух на первый взгляд разных постановках пьес обнаруживается общность гуманистических идеалов, с поразительной правдивостью отражаемых театром.