«Мольер». «Женитьба». «Старые грехи».

Может быть, американские актеры воспитаны на том, что играя русские пьесы, следует больше оставлять внутри, чем показывать снаружи. А может, мы просто строим наше представление о русском театре на образцах XIX века — Толстом, Тургеневе и Чехове — в неуклюжих английских переводах и окаменевших постановках «по Станиславскому». Как бы то ни было, но если Московский Театр-Студия на Юго-Западе, представляющий сейчас в Чикаго при поддержке UIC три своих «полнометражных» спектакля, хоть немного изменит американское восприятие русской драмы, он уже сослужит нам огромную службу.

Молодой, шумный, полный энтузиазма московский театр-студия — это не воспитанная в классических традициях и пользующаяся государственной поддержкой труппа. Возникшая в конце 70-х годов под художественным руководством В.Беляковича, эта группа артистов — многие из которых не имели театрального образования и работали днем шоферами, библиотекарями, конторскими служащими и рабочими на заводе — успешно превратила подвал овощного магазина на Юго-Западе Москвы в театр. Они привлекли внимание лучших театральных критиков своими постановками пьес, ранее запрещенных правительством, и в 1985 году стали первым финансово независимым театром в России с 1917 года. Вот корни, которые питают этот театр после такой засухи, какую большинство американских коллективов способны разве что вообразить.

«Мольер» М.Булгакова более точно мог бы называться «Последние дни Мольера». Пьесы Жана-Батиста Поклена, известного нам под именем Мольер, полны историй о стариках, желающих жениться на молоденьких девушках. В конце обычно старый распутник осознает свою ошибку, и жизнь возвращается в нормальное русло. Но Мольер и сам, в возрасте 40 лет, отказался от долгой дружбы с Мадленой Бежар, актрисой его театра, чтобы жениться на 19-летней Арманде — которую Мадлена выдавала за свою сестру, но которая была, возможно, дочерью Мадлены и Мольера. Слухи об этом, вместе с протестами против «Тартюфа», его сатиры на лицемерных святош, лишили Мольера покровительства короля, подорвали его здоровье и разрушили семью. Он умер в возрасте 51 года во время представления своей пьесы «Мнимый больной».

Булгаковская пьеса описывает взлет и падение Мольера, но значение ее гораздо больше, нежели скандальная хроника жизни знаменитости XVII века. Эта пьеса также — аллегория конфликта художника и власти — в данном случае церкви и государства, объединенные усилия которых оказываются разрушительными и для искусства, и для художника — конфликт, безусловно имевший место в послереволюционной России. В письме к своему брату в 1930 г. Булгаков писал: «Я приговорен к молчанию... В невыносимых условиях во второй половине 1929 г. я написал пьесу о Мольере. Лучшие специалисты в Москве назвали ее самой сильной из моих пяти пьес. Судя по всему, ее не разрешат ставить на сцене, хотя я совершенно не имел в виду современную жизнь». Пьеса была поставлена лишь однажды в 1936 г. во МХАТе — единственном театре, которому сталинское правительство предоставило хоть какую-то свободу. Больше она не шла вплоть до 1980 года, когда Театр-студия на Юго-Западе дал ей вторую жизнь.

Своей страстной и искренней игрой артисты приветствуют возвращение Мастера после долгих лет несправедливой опалы. Стиль постановки благородный и величественный, тяготеющий к оперному, когда счастье выражается взрывами смеха, горе — криком боли, а гнев — яростным рычанием; такая манера легко могла бы показаться глупой и наигранной, но этого не происходит. В темной пещере театрального зала, на фоне сложной электронной музыки Ж.-М. Жарра что-либо меньшее было бы попросту незаметным. Особо стоит отметить культуру сценического движения — например, когда актер падает, у вас не возникает мысли, что он расшибся, как это часто бывает с американцами, когда они обрушиваются на поверхность сцены. Не вызывает затруднения у московских артистов и жестикуляция — в отличие от актеров, воспитанных на Системе, которые долго обдумывают каждое действие, прежде чем его предпринять, здесь движение начинается как бы на предыдущей фазе и проходит через все тело артиста, прежде чем он действительно изменит положение.

Наиболее выдающимися были работы В.Авилова в роли обреченного Мольера, А.Ванина — хитрого архиепископа и В.Афанасьева — грозного маркиза Д'Орсиньи. В.Гришечкин в роли Людовика XIV (американские зрители могли запомнить этого актера по предыдущему выпуску передачи Билли Кристэла) приковывал к себе внимание каждым своим появлением на сцене.

Единственной накладкой в тот вечер был отказ аппаратуры. Синхронный перевод на английский язык для тех зрителей, кто не владеет русским, должен был транслироваться в наушники из технической кабины, где переводчики могли слышать диалоги через микрофон, установленный на сцене. Посреди спектакля микрофон сломался. После попыток продолжить действие пришлось раскрыть стенку кабины, чтобы переводчики могли хоть что-нибудь услышать.

В день премьеры «Женитьбы» Н.Гоголя система трансляции вышла из строя окончательно. То же случилось и с В.Авиловым, заболевшим накануне тяжелым ларингитом. Его роль взял на себя сам В.Белякович, а зрителям раздали наскоро отпечатанное либретто пьесы — вместе с наушниками на случай, если каким-то чудом во время спектакля техника вдруг заработает (напрасные надежды!)

Любители оперы, должно быть, знают, какие удивительные наблюдения можно сделать, когда смотришь спектакль на незнакомом языке. Вместо того, чтобы следить за тем, что произойдет на сцене в следующий момент, мы обращаем внимание на то, как это происходит, и неожиданно обнаруживаем, что смеемся шуткам, даже не очень понимая их смысл. Часто этот смех бывает вызван чисто внешними проявлениями юмора.

В пьесе Гоголя рассказывается история Подколесина (которого с мальчишеством Тома Сойера играет В.Борисов, виденный нами в «Мольере» в роли флегматичного пожилого Регистра), холостяка, уставшего от неустроенной жизни и попросившего сваху подыскать ему жену, но струсившего перед самым венчанием. Агафья, его потенциальная невеста, которую играет пластичная и удивительно смешная актриса Л.Уромова, к тому же заметно выше, чем ее возможный жених. Озорная улыбка — вот главная черта В.Беляковича в роли Кочкарева — закадычного приятеля, который уже женат и жаждет заиметь товарища по несчастью. И.Бочоришвили, бледная и трагическая Мадлена в «Мольере», стала теперь суровой деловой женщиной в роли свахи. Вообще, к чести актеров надо сказать, что их с трудом можно узнать в каждой новой роли. Особенно наглядно это видно в том, как играет А.Ванин эстета Анучкина — роль, столь далекую от его зловещего персонажа в «Мольере», насколько это можно себе представить.

Особо следует отметить костюмы А.Пушкина, от которых захватывает дух — великолепные по цвету, они струятся подобно закатному солнцу на ряби воды; такие костюмы сделали бы честь и великому Льву Баксту.

На премьере «Старых грехов» по рассказам А.Чехова, инсценированным В.Беляковичем, среди публики присутствовал театральный критик газеты «Правда». К Авилову вновь вернулся голос. Система синхронного перевода работала безупречно. Это была не только американская премьера представления, но и первый в истории этого театра спектакль на английском языке — нелегкое испытание, если учесть, что никто из актеров не знал по-английски больше 2-3 слов, и им пришлось учить роли при помощи переводчика.

«Старые грехи» составляют инсценировки семи рассказов Чехова, соединенные отрывками из его писем к издателю, которые читает актер от автора (в этой роли выступил студент UIC Даниэль Пэрент). Даже верные поклонники Чехова должны признать, что его репутация основана больше на драматургии, чем на комических произведениях. В отличие от Гоголя, комедии которого, как правило, строятся на темах секса и политики (а обе эти темы не изменились кардинально со времен Аристофана), Чехов смешивает комическое с обыденным — сочетание, часто рождающее смех сквозь слезы. Эта традиция никак не дается американцам, которые привыкли видеть грань между комедией и трагедией куда более широкой, чем это принято в культуре Старого Света — быть может потому, что чем тяжелее жизнь людей, тем охотнее они смеются над несчастьями других, а может, это как-то связано с сословным делением общества...

Почти все рассказы, включенные в «Старые грехи», построены на ударных остротах, нередко с элементом жестокости, которую не может скрыть даже фарсовая манера игры. В рассказе «Дипломат» человек, посланный тактично сообщить мужу, у которого слабое сердце, о смерти его жены, в конце концов договорился до того, что она жива — почти — пока у мужа от волнения не случился сердечный приступ, от которого он и умер. В рассказе «На чужбине» француз, нашедший службу в России, вынужден был терпеть оскорбления во время приступов франкофобии у своего хозяина под угрозой навсегда лишиться паспорта. Да, жизнь человеческая часто бывает сурова и неприглядна, но вместе с тем, как часто эта жизнь — чужая, разумеется, — кажется нам забавной?

Присутствовали в спектакле упоминания о гласности и Джордже Буше, некоторые шутки специально были рассчитаны на американскую аудиторию. Например, когда пятеро незадачливых рыболовов вытащили огромного налима, раздался крик: «Челюсти!» В другом рассказе герой заявил, что растратил миллион. «Долларов?» — спросил другой персонаж, — «Нет — рублей, конечно!»

Предприняв накануне удачную попытку оживить старую пьесу введением новых элементов и энергичной постановкой, москвичи храбро вознамерились повторить этот успех. Но они не могли спасти материал, который, возможно, и представляет интерес для любителей Чехова, но мало что может сказать американской аудитории 1990-го.

И снова В.Гришечкин поразил своей одаренностью. Его английский тоже был намного лучше, чем у других актеров, чье произношение колебалось от вполне правильного до едва понятного, хотя, поработав в театре UIC, могу сказать в их защиту, что акустика этого зала позволяет запросто терять слова. С.Белякович продемонстрировал великолепную изобретательность в комическом изображении самого отвратительного дантиста со времен «Марафонца», а В.Коппалов — мягкотелость Чарли Брауна в качестве драматурга-любителя, взятого в осаду чересчур умными критиками. А.Ванин вновь был неузнаваем в роли несчастного вдовца, а В.Авилов напомнил Марти Фелдмана в роли тихони, посланного сослуживцами с протестом к начальству.

На презентации «Мольера» В.Беляковича спросили, кто из американских драматургов наиболее популярен в Советском Союзе. К удивлению задавшего вопрос, тот ответил: «Эдвард Олби и Нил Саймон. Еще Теннесси Уильямс». (А кого бы ему следовало назвать — Клиффорда Одетса, этого американского Чехова?) И США и СССР дорогой ценой заплатили за годы взаимной изоляции. Программа обмена между театральным факультетом Иллинойсского университета и Театром-студией на Юго-Западе заметно расширилась за год-два своего существования, и количество гастролей через океан в обоих направлениях в этом году возросло. Поддержка непосредственного общения двух культур может способствовать устранению недопонимания...